Наконец, Сэм повёл меня в «противоядерный бункер». Я думал — шутка, но бомбоубежище оказалось настоящим: с фильтро-вентиляционной установкой, тамбуром для переодевания, и даже с сухим туалетом.
«Дед и прадед строили, ещё в шестидесятые», — сообщил Сэм.
«Забавно», — я похлопал по бетонной стене. Количества цемента, предки Сэма угрохали в этот проект, с лихвой бы хватило, чтобы построить кирпичный дом вчетверо больше теперешнего деревянного.
«В мирное время, основным предназначением бункера было делать сыр. Дед был энтузиаст. У него получались отличные мягкие сыры, навроде „Бри“. Потом оказалось, с заводами конкурировать невозможно, и бизнес накрылся. Мой отец хранил в бункере всякую рухлядь, а всё сырьё с фермы отправлял прямиком на молокозавод. Платили какие-то гроши. Заводу куда выгоднее завозить порошковое молоко из Аргентины и Новой Зеландии».
Сэм навалился на бронированную дверь тамбура, и только тут я понял, насколько серьёзно у бывшего вице-президента НХЭЛ поехала крыша. Всё пространство огромной сводчатой комнаты занимали стальные полки от пола до потолка: мука, крупы, рис, консервы, туалетная бумага… Как в азиатском супермаркете. Проходы между полками были не более полутора футов [около 50 см].
«Выглядит так, что не ваш дед, а вы сами собираетесь пересидеть тут ядерную войну».
«Ядерную? Хрен её пересидишь. В случае тотальной ядерной войны я выживать не хочу и принципиально не буду. И вам не советую».
«Тогда к чему это всё?»
«У меня есть… информация. Впрочем, нет: расскажу после ужина. Пропадёт аппетит, а Аманда станет ворчать, я не позволил вам насладиться её кулинарным шедевром».
Насчёт кулинарного шедевра Сэм был прав. Такой еды не подают и в пятизвёздочных ресторанах. После ужина, Сэм и я расположились на веранде, с бутылкой бурбона.
«Как там Пинежское?» — спросил Сэм, вытаскивая щипчиками лёд.
«Не особо. Я об этом и хотел поговорить».
«Запасы?»
«Да. Признайтесь честно: вы покинули НХЭЛ, потому что подозревали, добыча рухнет?»
«Честно: нет. Хотя данные от геологической команды Кальвина Ланца помогли мне принять окончательное решение».
«Главный вопрос: считаете ли вы, что Ланц прав?»
«А собственное мнение у вас есть?»
«Ну… Мнений там навалом. Я не знаю, чему верить».
«Я так понял, Ланца уволили, чтобы поменьше мнений стало?»
«Кальвин сам виноват: не должен был самостоятельно принимать решение о русской Комиссии по запасам. Он отличный геолог, но плохой управленец. Не умеет держать в узде подчинённых».
«А кто — умеет? Доктор Сандра Клейн?»
«Если честно, Сандра Кальвину пока и в подмётки не годится».
Сэм усмехнулся: «Говорить о подмётках можно даже буквально. У Кальвина ботинки — сорок девятый размер!»[70]
«Ботинки тут ни при чём. У Ланца двадцать пять лет опыта в нефтяной геологии. Чем такое заменишь? Но Клейн научится. У неё неплохой потенциал».
«Потенциал, говорите? Забудьте про разницу в опыте, Эндрю, это не главное. Есть один трюк, которому Клейн вряд ли научится. Ланц мог к вам прийти и бухнуть на голову плохие новости. Даже если новости — не просто плохие, а ужасные. А Сандра? Не-а! Сама с плохими новостями к вам не пойдёт. Даже если её позвать, она скажет исключительно то, что вам приятно услышать».
«Вы неправы, Сэм. Кальвин — он какой-то пессимист. Что ни спросишь: и то не так, и это — нельзя. Надо думать о хорошем, тогда успех придёт».
«Гениально! Сами догадались или прочитали в книжке „Технологии управления для чайников“?»
«Не иронизируйте».
«Я не иронизирую. При Ланце, Пинежское довели до плановых параметров. При нём — не снижал добычу „Альбатрос“. Он всего добился не позитивным мышлением, а рациональным. Как специалист парень тем и ценен, что умеет принимать рациональные решения. А с вашим позитивным мышлением лучше не скважины бурить, а подержанными авто торговать. Давно узнавали, что творится в Юридическом отделе?»
«В Юридическом отделе — всё в порядке. Никаких проблем. Сусанин своё дело знает. А узнавать мне ни к чему. Я — не юрист, в российском законодательстве не разбираюсь».