Революционеры 14 декабря имели полное основание относить Вельяминова к числу тех, кто «не сварил в желудке самодержавие и деспотизм, всегда столь ненавистный благомыслящим людям»[142].
Когда вчерашний студент Московского университета Александр Полежаев был сослан рядовым на Кавказ за не угодные царю стихи, Вельяминов взял его в поход, а затем представил к награде — «возвращению унтер-офицерского звания и дворянского достоинства».
Благожелательность генерала значительно облегчила судьбу поэта.
Говоря о лишениях и преследованиях, которым в те времена подвергались разжалованные декабристы, можно привести тьму примеров того, как местная администрация, беспрекословно исполняя «высочайшие» повеления, делала их жизнь невыносимой. Тем контрастнее поведение боевого генерала.
«Он не боялся декабристов, которых много к нему в войска присылали,— замечал сослуживец.— Он обращался с ними учтиво, ласково и не делал никакого различия между ними и офицерами»[143]. В Ставрополе на ежедневных обедах у командующего запросто бывали А. Бестужев и другие ссыльные в форме рядовых.
Одновременно с Лермонтовым прибыла на Кавказ еще одна группа декабристов из Сибири. Вот какими словами встретил их Вельяминов: «Ежели у нас начнутся экспедиции на правом фланге, я пошлю вас туда; ежели на левом, я переведу вас в действующие отряды, а потом наше дело будет постараться освободить вас как можно скорее от вашего незавидного положения»[144].
Прототип доктора Вернера из «Героя нашего времени» — Николай Васильевич Мейер — служил при ставропольском штабе. Дружба с декабристами доставила ему репутацию неблагонадежного в глазах жандармов. Несмотря на это, когда семейные обстоятельства Мейера потребовали поездки в Петербург, Вельяминов, нимало не мешкая, отпускает его, написав безупречную аттестацию. Военный министр, узнав о прибытии Мейера в столицу, тотчас сообщил об этом шефу жандармов, выразив одновременно неудовольствие поведением кавказского генерала: «Я нахожу, что генерал-лейтенант Вельяминов вовсе не вправе был дать ему отпуск сам собою, т. к. за ним по распоряжению высшего правительства учрежден тайный надзор, а засим увольнение Мейера, особенно в столицу, могло зависеть только от разрешения высшей власти»[145].
Зная о жандармских соглядатаях, генерал не забывал предупреждать высланных на Кавказ: «Помните, господа, что здесь много есть людей в черных и красных воротниках, которые следят за вами и за нами!»[146].
Участие его в ссыльных декабристах было самым действенным. Вот и после экспедиции 1836 года он ходатайствует о пожаловании им наград: «Во время действий противу неприятеля были всегда впереди с храбрейшими, не переставали обращать на себя внимание самоотвержением, служили примерами для нижних чинов». И не забывает добавить: «В образе же мыслей и поведения замечены с хорошей стороны»[147].
А как умолчать о том, что каждое лето генерал разрешал декабристам поездку на Кавказские минеральные воды для поправления здоровья? Фраза в лермонтовском романе о привычности встретить на водах «под нумерованной пуговицей пылкое сердце и под белой фуражкой образованный ум» содержала намек и на ссыльных, которые были вынуждены носить солдатскую шинель порою до самой смерти. Беспощадная авторская издевка над Грушницким вызвана тем, что фатоватый юнкер рядится в эту шинель, как в тогу страдальца, не будучи жертвой преследования властей, но — играя эту роль, что в николаевской России выглядело особенным кощунством.
Лучшие люди того времени по достоинству ценили Вельяминова. «Отличный генерал и отличный человек»,— отзывались декабристы. Поэтическую характеристику оставил Александр Полежаев:
Можно понять теперь, какой волнующей неожиданностью явились акварели, изображающие генерала Вельяминова во время закубанской экспедиции 1836 года. Сдержан и сосредоточен он в альбоме лермонтовского друга. Один из листов — «Экспедиция на Кавказе»: генерал во главе отряда едет по ущелью. Среди штабных Поливанов изобразил и себя в уланском мундире и фуражке. Все офицеры, как водилось в походе, без эполет, с черкесскими шашками на узких ремнях через плечо. Зарисовки «Лагерь при Суджук-Кале», «Привал на Кавказе» своей достоверностью удивительно перекликаются с мемуарами, рисующими генерала в походном быту. На поливановских работах мы видим солдат, которые, составив ружья в пирамиду, расположились близ костра, офицеров, беседующих между собою, и — генерала. Он сидит на барабане и... играет с охотничьими собаками[149].