Таковы будни действующего отряда. Именно сюда поспешит из Тамани Печорин с подорожной «по казенной надобности». Именно здесь встретится он впервые с Грушницким.
Закубанские горы и болота ожидали в следующем году и самого Лермонтова. Ставрополь, Ольгинское, берег Черного моря станут вехами его странствий. «Два, три месяца экспедиции против горцев могут быть ему небесполезны — это предействительное прохладительное средство (успокаивающее), а сверх того лучший способ загладить проступок»,— сообщал доброжелательно корпусной начальник штаба родственнику поэта, хлопотавшему за него[162]. Уникальные рисунки Поливанова позволяют воочию удостовериться, каким было это «успокаивающее»...
Встреча накануне ссылки
Когда Поливанов должен был вернуться с Кавказа?
«По пробытии там круглого года»,— разъясняют «высочайшие» постановления[163]. Соответственно в приказе генерала Вельяминова, отданном по завершении экспедиции, читаем, что корнет Поливанов, как и остальные гвардейцы, прикомандировывается к казачьим частям на Кавказской линии по 1 апреля 1837 года[164].
А 10 апреля Лермонтов отбыл из Москвы, направляясь в кавказскую ссылку[165]. Свиделись ли они? Или встречные тройки разминулись на большаке где-нибудь между Тулою и Воронежем?..
Слова эти первоначально заключали очерк и очень нравились мне своей загадочностью и неопределенностью. Возникала заманчивая (хотя вряд ли осуществимая) идея: найти все почтовые книги станционных смотрителей от Москвы до Ставрополя... Но — прошло время и вопрос разрешился совсем по-иному.
В архиве обнаружился формуляр Поливанова: «Прибыл обратно к лейб-гвардии Уланскому полку 1 марта 1837 года»[166]. После чего стало возможным отыскать его имя в «Санкт-Петербургских ведомостях» среди приехавших в северную столицу 21—24 февраля (поясняется даже: «из Ставрополя»)[167].
В эти дни не улеглось еще волнение после трагической гибели Пушкина. Лермонтовское «Смерть поэта», тысячекратно переписанное, разошлось по городу. Лермонтов арестован. 27 февраля — приказ о переводе в Нижегородский драгунский полк. С первых дней марта он уже в своей квартире, теперь — под домашним арестом. Однако его навещают. «Я заказал обмундировку и скоро еду,— сообщает он одному из друзей.— Буду к тебе писать про страну чудес — Восток». Отъезд состоялся 17—19 марта[168].
Таким образом, почти целый месяц Лермонтов и Поливанов одновременно находились в Петербурге!
Вспомним, что завершившаяся командировка Поливанова была их первой продолжительной разлукой. Воротясь, он узнает о переменах в судьбе Лермонтова. О его славе. Об аресте. О ссылке — и куда?— в те края, где улан провел без малого год!
Мог ли Поливанов в этих (да и, пожалуй, во всяких иных) обстоятельствах не навестить друга, не ободрить его, не поделиться впечатлениями пережитого?..
вписывает в 1837 году в альбом Поливанову один из сослуживцев и завершает сокрушенно:
В отличие от автора приведенных стихов, Лермонтову свидание с кавказскими вершинами только предстояло. Ясно поэтому, с какой жадностью должен был воспринять он свежие вести из далекой страны, которая с детских лет неотвязно занимала его поэтическое воображение!
А тут еще пухлый альбом со свежими зарисовками...
Не все они дошли до наших дней. Но даже то, что уцелело, убеждает: «преданья» Поливанова отозвались затем чутким и гулким эхом в лермонтовском творчестве.
Вопросы продолжают возникать. Многие пока безответны. Надеюсь — до поры до времени. Ведь и вся история этого поиска начиналась с одной-единственной акварели, приписываемой кисти поэта, со скромного пейзажа, который некогда, не мудрствуя лукаво, назвали — «Кавказский вид».
СВИДАНЬЕ НА КЛЯЗЬМЕ
После кавказской экзотики рисунок, изображающий семейство Поливановых на фоне подмосковного дома, кажется малоинтересным.
164
ЦГВИА, ф. 13454, оп. 6, д. 1201, л. 464, № 1160; ЦГИА, ф. 1343, оп. 27, д. 4496, л. 8.