Все это привело к разрыву между самозваным императором и Александром I. Поэтому естественным было сближение России с Англией и Швецией. К их союзу присоединилась и Австрия, дружеские сношения с которой начались еще при вступлении Александра на престол.
Война открылась неудачно для союзников: позорное поражение австрийских войск при Ульме заставило русские силы, посланные на помощь, отступить в Моравию. Сражения при Кремсе, Голлабруне и Шенграбене были лишь зловещими предвестниками будущего аустерлицкого разгрома.
Известие о начале войны дошло до Камчатки в виде приказа губернатору Кошелеву — остерегаться нападений французского флота и повсеместно укреплять русские форты на Дальнем Востоке и в Америке. О ходе военной кампании почти ничего не было слышно: правительство не спешило признаваться в своих поражениях на фронте.
По прибытии в Петропавловск Николай Петрович хотел сразу же выехать в столицу с докладом царю. Но письмо, полученное из Петербурга в его отсутствие, опрокинуло все планы. Главное правление компании предлагало господину Резанову обследовать положение дел на Алеутах и в Русской Америке и принять надлежащие меры. Полномочия его как представителя компании не ограничивались ничем. Письмо было с резолюцией самого Александра.
Доклад пришлось отправить с фельдъегерем. Часть посольской свиты двинулась в Петербург сухим путем, остальные решили вернуться домой на «Надежде», которая уже готовилась к отплытию. Лангсдорфу Николай Петрович предложил поехать вместе с ним в качестве корабельного врача. Немец долго не поддавался ни на какие уговоры, и тогда Резанов пустил в ход последний козырь.
— Послушайте, Генрих, — сказал он серьезно. — Там, куда я еду, еще не ступала нога ни одного натуралиста. Наука никогда не простит вам подобной лености и малодушия.
Довод оказался решающим, и Лангсдорф засучив рукава приступил к своим новым обязанностям. Судно, на котором им предстояло выйти в море, было двухмачтовым бригом, довольно новым, но страшно грязным и запущенным. Называлось оно «Мария Магдалина», и по сему поводу офицеры с «Надежды» отпускали двусмысленные шуточки, находя немало общего между камчатской «Марией» и пресловутой библейской распутницей из города Магдалы.
Лангсдорф кое-как привел судно в божеский вид, и оно отправилось в путь, имея на борту шестьдесят зверобоев, половина из которых была больна скорбутом[57].
Из Петропавловска Резанов взял с собой двух флотских офицеров — лейтенанта Хвостова и мичмана Давыдова. Николая Хвостова Резанов знал еще по Петербургу как храброго человека и отличного моряка. Когда Российско-Американская компания стала набирать способных капитанов для работы в Восточном океане, Николай Петрович порекомендовал Хвостова.
Хвостов плавал в здешних местах уже несколько лет и был по-прежнему на хорошем счету, но… только как штурман. От губернатора Кошелева Резанов немало понаслышался о пьяных дебошах лейтенанта. Однажды, будучи во хмелю и с командой не более трезвой, он взял на абордаж какое-то бостонское судно, капитан которого не пожелал ответить на пушечный салют хвостовского корабля.
— Золотая голова, да рыло погано — на водочку падко, — со вздохом сказал Кошелев. — Хоть бы вы его приструнили.
Мичман Давыдов, восемнадцати летний юноша, был полной противоположностью Хвостова, и тем не менее они дружили. Хвостов относился к своему младшему товарищу с добродушной снисходительностью и часто вышучивал, но на людях звал по имени-отчеству.
В конце июня «Мария Магдалина» миновала остров Атту, самый западный из Алеутов, и подошла к Уналашке. Вода у берега была прозрачна, и на дне светились красно-белые коралловые рифы.
Пушечный выстрел поднял с прибрежных скал столько птиц, что они на какое-то время закрыли солнце.
Тотчас появились на байдарах алеуты. Они объяснили, что поселок находится по ту сторону острова, верстах в пяти. «Мария» двинулась в обход, а Резанов, Хвостов и Лангсдорф отправились туда пешком. Провожатым был один из алеутов — пожилой человек с грязновато-коричневой кожей и плоским носом. Он был одет в парку, сшитую из шкурок морских попугаев[58]. Парка была украшена раковинами, полосками меха и цветной кожей. Голову алеута покрывал деревянный обруч с длинным овальным козырьком. За обруч были воткнуты усы морского льва — они упруго покачивались при каждом шаге, — а на козырьке сверкали нашитые глазчатые бусы.
58
Эту одежду носят на обе стороны: в дождь — перьями наружу, в мороз — перьями внутрь, как шубу.