Миссию монгольских туменов в Дешт-и-Кипчаке к 1218 году можно было считать оконченной (пока оконченной), а кочевые племена, обитавшие севернее Хорезма и Мавераннахра, если и не признали окончательно власть великого каана, то, по крайней мере, не представляли в предстоящей хорезмийской кампании угрозы с. севера и не могли помешать отправляющимся в сторону Средней Азии армиям.
Битва на Иргизе и, главное, благоприятный для монголов исход относятся, вне сомнения, к разряду событий, способных влиять на дальнейший ход истории. Битва на Иргизе предопределила печальную участь Государства хорезмшахов, выявила слабые места его воинства и нерешительность его самодержца, послужив толчком для дальнейших провокаций Чингис-хана, направленных против Мухаммеда[24]. Вместе с тем битва на Иргизе, случившаяся, казалось бы, в непосредственной близости от Хорезма, затрагивала не только население пограничного с ним восточного Дешта, но и кочевые, полукочевые племена Южного Урала, Зауралья, Западной Сибири. Номадам, чьи становища находились в сотнях километров от Иргиза, но в чьей мобильности никто не сомневается, уже в ближайшее время стало известно, что завоеватели, объявившиеся с востока и целый год гонявшиеся за меркитами, да к тому же разгромившие кипчаков, ныне устояли в схватке с хорезмшахом Мухаммедом. В свою очередь, монголы, сумев достаточно легко адаптироваться на просторах от Иртыша до Эмбы, уверовали в то, что земли эти и народы, их населяющие, в силу своей достаточно рыхлой и разобщенной политической и военной структуры рано или поздно признают власть Чингис-хана. И не исключено, что уже в 1218–1219 годах монгольский властелин, выслушивая подобострастные донесения своих «свирепых псов» по результатам их успешных рейдов на запад, в том числе и рейдов в земли башкир, уже запланировал в том направлении дальний поход, поход, которому не было и нет равных в мировой истории.
Завершая повествование о событиях 1217 года, невозможно еще раз не акцентировать внимание на весьма спорной и в то же время актуальной в связи с рассматриваемой проблемой точке зрения, согласно которой Мухаммед в результате похода достиг рек Кумак и Жарлы [3, с. 229]. В данном случае я не касаюсь чисто практических способов достижения хорезмийцами этой местности (здесь вроде бы все ясно!). Вопрос в другом. Существует мнение, что «этот район (в окрестностях Уральских гор) являлся крайним пределом влияния хорезмшахов в конце XII — начале XIII в.» [3, с. 229]. И хотя автор исследования С. М. Ахинжанов подчеркивает, что влияние это было «только номинальным» [3, с. 229], из этого, как минимум, вытекает, что и башкирские племена Зауралья, о которых не упоминается, но кочевья которых там располагались, пусть и «номинально», однако подчинялись воле Мухаммеда. По всей видимости, это все-таки явный миф, потому как ни один источник, в том числе относящийся к разряду шежере или эпических произведений, ни имени Мухаммеда ибн Текеша, ни имени какого-то другого хорезмшаха не упоминает. Ну а сам топоним Хорезм хотя и присутствует в генеалогиях башкир, тем не менее либо олицетворяет собой расположенную достаточно далеко от Южного Урала географическую область, связанную с войнами местного среднеазиатского значения или бытовыми сценами [4, с. 174, 176, 301], либо представляется, да и то достаточно расплывчато, в качестве некоего центра мусульманской культуры и идеологии [4, с. 170, 181–182].
В отличие от местностей, центром которых был Хорезм, Южный Урал в конце 1210-х годов (1216–1218) оказался непосредственно в сфере интересов монгольских завоевателей, но говорить о какой бы то ни было открытой конфронтации между сторонами или тем более — попытке прямого подчинения башкирских племен власти Чингис-хана не приходится. Стороны пока что присматривались друг к другу, ведь впереди была война, война без начала и конца.
24
Отрарский инцидент 1218 года, по-видимому, был откровенной провокацией со стороны Чингис-хана.