Тейлор стоял под ярко горящим фонарем и смотрел прямо на меня, как завороженный. Светло-голубые узкие джинсы и плотно облегающая торс белая майка меняли внешность блондина до такой степени, что на людной улице я мог бы запросто пройти мимо, не узнав его. Невозможно было поверить, что это юное светящееся существо, которому сейчас на вид было не более шестнадцати лет, могло так жестко управлять взрослыми людьми, скупать пачками аэропорты и легко отправило меня (меня, блядь!) врать комиссии конгресса. Блондин глядел в мою сторону и не двигался, даже не собирался, и тогда я сам пошел к этому гребаному фонарю, и шел до тех пор, пока расстояние между нами не сократилось примерно до двадцати сантиметров. Он откинул голову и, прижавшись затылком к фонарному столбу, с робкой отвагой посмотрел мне прямо в лицо. И я как-то сразу понял, что в клуб мы сегодня не пойдем, потому что второго шанса у меня может и не быть!
Не говоря ни слова, я крепко схватил его за тонкую кисть и потащил туда, где во мраке призывно вспыхивали огоньки такси. Он покорно шел за мной, не издавая ни звука, и, наверное, со стороны казалось, что взрослый извращенец сейчас набросится на маленького мальчика и трахнет прямо тут, в темном переулке. Но мне было похуй на общественное мнение, больше всего я боялся, что он сам наконец-то опомнится, вырвет руку и, вообще, окажет хоть какое-то сопротивление. Что тогда делать, я не знал, ведь мне еще никто и никогда не сопротивлялся. Гаркнув таксисту "Ритц-Карлтон!", я упал вместе с пизденышем на тесное заднее сиденье и обхватил его уже двумя руками, крепко прижимая и заставляя смотреть прямо на меня, чтобы не терять визуальный и телесный контроль над ним. Он не дергался совершенно, но я не придавал этой странной пассивности значения, лихорадочно думая "Какой хороший послушный мальчик, давай Кинни, он сейчас в твоих руках, весь твой!". К счастью, ехать нам было не более десяти минут, и еще пять заняло перемещение через роскошный вестибюль плюс подъем на лифте в номер.
Я захлопнул за нами тяжелую дверь и, прижимая мальчишку одной рукой к стене, другой сразу содрал с себя жилетку, точно зная, какое впечатление на малоопытного (а то и вовсе неопытного, вот бы повезло!) партнера производит внезапная близость с горячим обнаженным телом, тем более с таким, как мое. И да, я не просчитался, его зрачки расширились, и он тяжело задышал, начиная слегка дрожать. И я уже совсем было собрался сгрести его волосы в кулак и впиться поцелуем в его полураскрытые пухлые губы, как словно чей-то голос в моей голове проговорил "Кинни, полегче"... Я замедлился и, прерывисто вздохнув, вплел пальцы в белые шелковистые пряди на его затылке, осторожно лаская и притягивая его голову ближе, потом наклонился к губам и несколько секунд просто прислушивался к теплому дыханию, прежде чем начать втягивать его в поцелуй. Меня дико заводила его какая-то преувеличенная покорность наряду с полным отсутствием инициативы , природу которой я не понимал, да и некогда мне было понимать! Я хозяйничал своим языком у него во рту, шарил руками под белой футболкой, ощущая шелковистую прохладную кожу, и просовывал свое колено между его бедер, пытаясь парализовать его волю и подчинить себе полностью. И у меня получалось - он не сопротивлялся ни тогда, когда я сдирал с него и с себя одежду, ни когда я тащил его на огромную гостиничную кровать, ни когда, раздвигая колени, наваливался сверху. Даже по прошествии времени я не мог бы объяснить, что сносило мне крышу больше, то, что подо мной вот такой мальчик, обнимая которого, я первый раз осознал, что мерзкий пидорский термин "сладкий" тоже имеет право на существование или то, что подо мной именно тот человек, который две недели подряд жестко контролировал каждый мой шаг и постоянно занимал все мои мысли. Но, в любом случае, это было совсем неважно, главным было то, что я делал с ним, что хотел, а он был не против. Я хаотично покрывал поцелуями его шею и грудь, прикусывал и сразу же зализывал соски, проводил руками вдоль его ребер, периодически сильно на них надавливая, раздвигал шире его колени, не позволяя им сжиматься. Его член уже стоял вовсю, его всего трясло от страсти, а маленькие руки судорожно хватали шелковые гостиничные простыни. Когда волна возбуждения уже захлестывала меня с головой, а отсчет времени своего каменного стояка я мог бы начинать прямо с поездки на такси, я решил, что можно приступать к главному. Я резко переместился вниз, устраиваясь между его раздвинутых ног и, проведя языком по всей длине его члена, просунул руку между его аппетитных белых половинок и надавил на маленький тугой сфинктер. И в этот самый момент я вдруг услышал сверху громкий всхлип. Слегка опешив, я приподнялся на руках и, заглянув ему в лицо, сразу уловил в глазах уже знакомые мне искры паники. И, как-то сразу ко мне пришло понимание, что его трясло вовсе не от страсти. Это был страх, самый настоящий животный ужас. Я ничего не понимал, ведь член его стоял, как каменный, и я еще ничего не сделал...
- Что случилось? - с трудом взяв себя в руки и откатившись в сторону, спросил я.
Он явно пытался справиться с собой, но у него не получалось, его продолжало трясти, а из груди вырывались все новые и новые всхлипы. Вдруг он сел на постели и забормотал:
- Прости меня...прости..я думал, что смогу...что с тобой получится! Я сейчас уйду, извини, пожалуйста...
Я ошарашенно пялился на его вздрагивающую спину в попытках сообразить, что же пошло не так, и только хотел было положить руки ему на плечи, как тот же голос в голове произнес: "Остановись!". И еще я, каким-то внутренним чутьем, вдруг понял, что все расспросы сейчас будут лишними, парню нужно что-то другое. И тут меня осенило! Я мягко сказал, в первый раз называя его просто по имени:
- Джастин, успокойся, посмотри на меня!
Он слегка повернулся в мою сторону, а я вытянулся на спине, закинул левую руку за голову, а правой стал медленно ласкать свое тело, выгибаясь и постепенно продвигаясь с стоящему (а он совсем не опадал, даже не думал) члену. Глаза Тейлора расширялись по мере того, как я неторопливо сжимал ствол, а когда я начал кружить большим пальцем по головке, размазывая смазку, он не выдержал и судорожно вздохнул, а я очень тихо приказал ему:
- Теперь ты, - и закрыв глаза, закинул за голову уже обе руки.