О, Аллах, неужели ты пошлешь нам победу над неверными?
— А что было потом, ахи?
Второй вздохнул
— Потом наш народ возгордился и забыл Аллаха, каждому дороже была своя казна. И русские пришли большой армией, и покорили нас, и сожгли наши города. И многие из нас — были вынуждены совершить хиджру на земли правоверных, чтобы спасти свой иман и не покориться врагу. Деды говорили, что на нашей земле остался каждый пятый[79]. Многие предпочли покориться сатанинской власти. Но некоторые из нас — вели борьбу и ведут ее до сих пор…
— О, ахи. Пусть Аллах будет с твоим народом, пусть он поможет в вашей борьбе. Мы сами боролись с врагом. Но не знали о том, что мы не одни. Скажи, а горы… они большие?
— Да, ахи, большие. Они настолько велики, что, видя их человек, видит, что он — лишь песчинка на ладони Аллаха…
— О, брат! — воскликнул обрадованный Ихван — клянусь Аллахом, я покажу тебе те горы, в которых я вырос, и они станут тебе домом, пока ты не сможешь вернуться к себе домой
— А они большие?
— Да, ахи. Они большие. Такие же, как твои…
Порт Дубай — представлял собой длинную полосу вдоль берега, заполненную доу, торговыми и рыбацкими, пришвартованными к длинным, гнилым мосткам, на которых уже велся торг. Некоторые доу, качались на воде с брошенным камнем на веревке — якорем. Чуть дальше был грузовой порт — несколько небольшого тоннажа сухогруза и два портовых крана, ржавых от соли и унылых как цапли. Двадцатый век — сюда еще не пришел, задержавшись где-то по пути…
Перед тем, как высадиться на берег — Ихван проверил русский пистолет Токарева, который у них был один на двоих. Пистолет был опасный, очень легко стрелял — но пуля Маузера прошибала деревянную стену.
— Иди за мной, ахи…
Капитана они не поблагодарили: считалось, что каждый должен помогать моджахедам из чувства ненависти к неверным. Кто так не думал в этих краях — того в жизни не ждало ничего хорошего…
От воды — воняло рыбой, мочой, испражнениями, гнилые, покрытые высохшей солью и гнилью доски противно поскрипывали под ногами. Какие-то бородатые люди, самые крутые из которых носили черные очки — говорили на языке, который Мирза не понимал — ни слова. Торговали рыбой, не сушеной, а свежей… или почти свежей. Учитывая жару — рыбу надо было продать быстро, а кто не успевал — тот просто сбрасывал ее в воду и там она гнила. Отчего везде пахло гнилой рыбой и запах бы — мерзкий до невозможности…
Вместо асфальта — на берегу был песок. Из транспорта — ослы, автомобили в эмирате были, но немного, Заправок здесь для них не было вообще, бензин покупали в бочках и в жестяных канистрах, как керосин. Были и верблюды. Животные ревели, тут же гадили, ослы пытались укусить, верблюды — плюнуть. Верблюдов — Мирза и вовсе никогда не видел, испугался. Где-то у пирсов — истошно орал бидуна, местный сумасшедший. Грязный, почти голый — он жил из милости и опаски — сумасшедших уважали.
И все это было угодно Аллаху. По крайней мере, местные так думали…
Ихван шел вперед, прикрыв лицо — все-таки он был довольно известен, и помимо ищеек — существовали люди, у которых к нему была кровная месть. Однажды, видимо, расслышав родное наречье, он остановился у каравана, поговорил с низеньким, бородатым купцом. Пошел дальше…
— Скоро мы тронемся в путь, брат… — сказал он, когда они выбирались на пропеченную солнцем улицу
— О, ахи, я бы предпочел отстрочить это и отдохнуть где-то, где не будет так жарко.
А здесь и в самом деле было жарко — холода эта земля не знала
— У вас там не так жарко?
— У нас тоже жарко, но только летом. А зимой — бывает даже снег.
Понятие «снег» было Ихвану неведомо, он даже не представлял, что такое снег и вообще — практически не знал чувства холода. Осматриваясь по сторонам — он шел на выход из порта, и его другу ничего не оставалось, кроме как идти за ним…
Они вышли на улицу. Улица была не мощеной, и даже не выровненной, в ухабах и рытвинах. По обе стороны — большие, но выглядящие так же, как и малые хижины дома — просто большего размера. Запах горящего кизяка перебивал вонь от сточных канав, сходивших прямо в залив, привязанные, недовольно ревели верблюды. Шмыгали крысы, которые наверняка и сами становились чьей-то пищей. Сушеное или свежее крысиное мясо — часто единственное, какое могут себе позволить бедняки.
79