— Сюда…
Они свернули вправо. Судя по виду — это был постоялый двор. Большой. Прямо у стены — оправлялся какой-то бородатый мужик, оправившись, он встал и, не обращая ни на кого внимания, пошел в помещение. Злобно гудящие мухи ринулись на добычу…
— Для чего вам это? Вы же мусульманин.
— Да, я мусульманин. Именно поэтому.
— Объяснитесь.
— Посмотрите в окно…
— И что?
— Видите мечеть?
— Допустим.
— Людям, которые в нее ходят — никто не мешает быть мусульманами. Но при этом — они остаются людьми.
— Они стали людьми. После долгого, очень долгого пути. Понадобились поколения. И это мало связано с исламом, извините.
— Нет, как раз связано. Аллах и Пророк его Мохаммад — хотели добра тем, кто уверует. Вера — это способ становиться лучше. В то же время там, в тех краях, о которых мы говорим — злонамеренные люди используют веру людей, чтобы делать их хуже. Злее. Фанатичнее. Они не призывают их к труду, они призывают их лить кровь.
— И вы хотите это остановить?
— Да
— Понятно для вашего возраста, но…
— Возраст здесь не при чем…
— Эй!
Мирза открыл глаза
— Ты слышишь меня?
— Прости, ахи, что-то в голове помутилось.
— Это солнце. С непривычки. Надо зайти внутрь. Там мы найдем караван в горы…
И они зашли внутрь. Внутри было прохладнее — арабы умели строить свои постройки так, что внутри было прохладнее, чем на улице даже в самую лютую жару. Караван-сарай встречал путников тяжелой вонью немытых тел, бород, в которых застревала пища, несвежей еды и бурдюков с затхлой водой — они тоже издавали запах, хотя и не такой сильный. Людей было много, как раз — скоро подступало время отправки караванов, и люди кто договаривался о месте в караване, кто запасал воду и провизию в последний момент. Караван — единственный способ выжить в пустыне, без каравана — идут форменные безумцы.
— Стой здесь…
Ихван куда-то ушел, канув в толпу. Здесь он был свой, ему не привыкать ни к оправляющимся прямо на землю людям, ни к адскому запаху пота, ни к нищете. Это ему — все внове, и только азан — призыв к молитве, который они слышали, но не остановились, потому что были в пути, и модно было сказать, что находились на джихаде — азан был знакомым…
Горный мыс — скала далеко выдается в море, истошные крики чаек. Человек в черных очках на пол-лица — безошибочно бросает чайкам куски белой булки — и те ловят их на лету. Море — всюду, куда ни глянь…
Человек поворачивается.
— Кто ты?
— Я мусульманин.
Человек утвердительно кивает — ответ ему понравился. У него седая борода и нет одного пальца на правой руке — указательного.
— Это хорошо. Ты хочешь совет?
— Я хочу спросить…
Человек усмехается. Отщипывает кусок булки — и резким движением бросает себе за спину. Чайки — едва не налетают на него.
— Спросить у меня? Сходи в мечеть и спроси там. У кого ты спрашиваешь? Я мунафик. Лицедей. Неверный.
— Там нет воинов, чтобы мне ответить.
Человек усмехается
Сколько тебе лет, парень?
— Двадцать четыре.
— И что ты хочешь у меня спросить?
— За что вы там воевали, мударрис [80] ?
— Хо…
Человек стоит недвижно, в черных очках — играют солнечные блики.
— По приказу. Подойдет такой ответ?
— Ни один человек не сделает по приказу того, что сделали вы, мударрис.
Человек снова погружается в мысли.
— Ты дурак… — наконец говорит он — если вызвался охотником идти туда. Но я отвечу тебе. Когда рядом с тобой живет народ, который в дикости своей — ходит прямо посреди улицы — хотя ничто не мешает выкопать сортир — есть одно из двух. Можно не обращать на это внимания — но тогда он пойдет на тебя войной. Теперь понял, за что я воевал?
Молодой человек кивает.
— Я понял.
— Постой!