Первая из этих двух все еще сохраняющихся теоретических лакун ставит перед нами трудную проблему: мыслимое по образцу организма взаимодействие сфер свободы, в каждой из которых процессы происходят независимо от других сфер, мы вынуждены представлять себе в то же время так, чтобы в них стал заметен некий активный центр, способный принять на себя в долгосрочной перспективе необходимые управленческие функции взаимного согласования и разграничения. Кроме того, ответ на этот вопрос затрагивает значимую тему: каких же адресатов должен, собственно говоря, иметь в виду обновленный социализм, если отныне он намерен понимать общество как функционально дифференцированную структуру, а тем самым с необходимостью должен видеть акторов в нем помещенными во множество социальных ролей, ведь теперь не существует более только простая противоположность «рабочих» и «капиталистов», но наряду с ней и с той же самой значительностью и с тем же динамизмом конфликтов существуют также партнеры в любовном отношении, члены семьи, политические субъекты. Только затем, чтобы представить со всей наглядностью те трудные проблемы, которые возникают вследствие подобного необходимого расширения спектра референтных групп, напомним здесь еще раз, каким простым и легко обозримым представлялся весь этот комплекс тем классическому социализму: В нем при отрицании любых функциональных дифференциаций общество еще можно было мыслить в нем как целое, определяемое исключительно своей экономической сферой, так что пролетариат уже потому только мог считаться единственным адресатом социалистической теории, что, как считалось, в будущем так же точно, как это было в прошлом и в настоящем, благодаря выполняемому им производительному труду ключевые рычаги общественной организации по-прежнему останутся в его руках. Если теперь по убедительным основаниям мы отбрасываем прочь экономический детерминизм и с подобающей осторожностью заменяем его допущением нормативной самозаконности существенных функциональных сфер общества, то, по-видимому, отныне уже не может быть одного актора, который вследствие осуществляемой им деятельности в секторе общества, который считается определяющим, сам надзирает также и за будущим оформлением сферы частной жизни и системы политической деятельности; здесь намечается, похоже, некое множество (Pluralität) функционально специфичных групп акторов, отвечающих за конфигурацию того или иного домена, так что наш просвещенный по части социальной теории социализм рискует потерять прежнего единственного ключевого адресата. Ясно, что выход из этой неловкой ситуации, когда мы вынуждены говорить с совершенно различными адресатами, найдется только при условии, что удастся найти положительный ответ на упомянутый уже выше вопрос о возможном центре управления для всех предполагаемых нами теперь самостоятельных областей, в таком случае все действующие в этом центре субъекты вместе взятые могли бы выступать в роли того коллектива, на который обновленный социализм попытался бы воздействовать своим проективным образом демократической формы жизни, чтобы мотивировать его на экспериментальные изыскательские деяния.
Здесь также нам могли бы оказаться полезными предложения Джона Дьюи, который, видимо, первым систематически ставил перед собой вопрос о том, какой социальный орган в сложном по своему составу обществе способен был бы принять на себя рефлексивное управление осознаваемым как нечто желательное процессом роста158. Впрочем, еще и до Дьюи аналогичные рассуждения вместе с другими духовными предпосылками мы находим у Эмиля Дюркгейма159. После него Юрген Хабермас, опираясь на разработанные ранее предложения, энергично развивал ту же идею160. Решение, предлагаемое Дьюи для обрисованной нами проблемы, стало в наши дни общим местом прагматизма; его можно понимать как продолжение его уже упомянутой мной мысли о том, что остающиеся неиспользованными потенциалы общественных новаций на уровне социального могут быть обнаружены только в ходе максимально безграничной коммуникации между всеми членами общества161. Если мы разовьем эту идею дальше, чтобы задать вопрос, какая инстанция в функционально структурированном обществе должна взять на себя выполнение задачи интегративного управления, то сама собой напрашивается мысль предусмотреть для этой цели институциональный орган «общественности» (Öffentlichkeit), в которой все задействованные лица могут принимать участие в максимально непринужденной и беспрепятственной форме, ибо благодаря множеству выслушанных голосов и воспринятых одновременно точек зрения их взаимодействие сделало бы возможным быстро сосредотачивать внимание на проблемах как в отдельных сферах, так и при согласовании между сферами и, соответственно, представлять для проверки значительное количество предложений по их решению. В обратном переводе на органицистский язык, которым я пользовался до сих пор, из рассуждения Дьюи следует, таким образом, что из систем социальной деятельности функцию рефлексивного управления целенаправленным совокупным процессом может выполнять та, которая должна создавать институциональную рамку для демократического волеизъявления; сфера демократической деятельности выделяется, как prima inter pares (первая среди равных (лат.)), в намечаемом взаимодействии функционально дополняющих друг друга сфер свободы, потому что она есть то единственное место, где неполадки во всех закоулках социального общежития могут быть артикулированы так, чтобы это могли слышать все, а тем самым рассмотрены как задача, подлежащая совместному решению. Если к этой эпистемически авангардной роли (epistemische Vorreiterrolle) политической общественности162 прибавить еще, что только она в силу ее легитимизирующего влияния на законодателя обладает властью преобразовать кажущиеся приемлемыми решения в обязательное право, то не может оставаться никаких сомнений в присущей ей управляющей функции. Именно демократическая общественность советующихся друг с другом граждан получает в рамках основанного на разделении труда взаимодействия независимых сфер свободы функцию контроля за целесообразностью всей совокупной органической структуры, а в случае необходимости — функцию коррекции ее внутреннего устройства. Тем самым, однако, «как» функциональной дифференциации, которое до сих пор совершалось, по видимости, само собой, само становится вновь задачей демократического волеизъявления163: то, что в живом организме происходит самодеятельно благодаря его внутренней архитектонике, в демократическом процессе жизни берут в свои руки сами его носители, оказывая при помощи созданного ими инструмента публичных консультаций корректирующее воздействие на осадочные результаты совокупности своих же собственных действий.
160
Jürgen Habermas,
162
Об эпистемической роли образующихся внутри демократической общественности и артикулирующихся здесь движений см. Elizabeth Anderson, “The Epistemology of Democracy”, in:
163
Об этой перспективе: Hans Joas,