Выбрать главу

Мальчик  с  лирой.  Мрамор.  Римская  работа  I  в.  н. Гос. Эрмитаж

Идиллия VIII ПАСТУХИ-ПЕВЦЫ ДАФНИС И МЕНАЛК[141]

Дафнис прелестный — так слышно — коров своих пасший, с Меналком Раз повстречался, овец провожавшим на пастбище в горы. Оба они белокуры, по возрасту оба — подростки; Оба играть мастера на свирели и в пенье искусны. Первым, на Дафниса глянув, к нему Меналк обратился: «Сторож мычащих коров, не сразиться ли, Дафнис, нам в пенье? Стоит лишь мне захотеть — и тотчас я тебя одолею». Дафнис на это в ответ обратил к нему слово такое: «Пастырь мохнатых овец, ты мастер, Меналк, на свирели, 10 Но хоть из кожи ты лезь, не видать тебе в пенье победы».
Меналк
Хочешь померяться силой? Согласен ли выставить ставку?
Дафнис
Смеряться силой хочу и выставить ставку согласен
Меналк
Что же за ставку поставим, такую, чтоб нам подходила?
Дафнис
Дам я телка, ты — ягненка, такого, чтоб ростом был с матку.
Меналк
Нет, не поставлю ягненка, отец-то мой больно уж строгий, Также и мать; что ни вечер, овец загоняют по счету.
Дафнис
Что ж ты поставить бы мог? Что же в дар победитель получит?
Меналк
Вырезал сам я свирель — хороша, с девятью голосами! Воском она белоснежным покрыта от верха до низа. 20 Вот что отдать я могу, а отцовского — нет уж, не надо!
Дафнис
И у меня есть свирель, что поет девятью голосами;[142] Воском она белоснежным покрыта от верха до низа. Срезал недавно ее; погляди, еще палец не зажил, Тот, что тогда я поранил себе, тростники расщепляя.
Меналк
Кто же нам будет судьей? И прослушает кто наши песни?
Дафнис
Нам не позвать ли к себе козопаса, гляди-ка, оттуда, Где на козлят разбрехалась собака в подпалинах белых? Мальчики кликнули громко. Пастух подошел, услыхавши. Мальчики начали песни: пастух был над ними судьею. 30 Бросили жребий; Меналку досталось начать состязанье; Должен был Дафнис ему отвечать, в свою очередь, тотчас Песней пастушьей. И вот свою песню Меналк начинает.
вернуться

141

Идиллия VIII — буколическое стихотворение в полном смысле слова; более того, она, может быть, больше всех других идиллий является идиллией в современном значении этого термина. Центральною часть ее составляет состязание в пении, причем — что несколько необычно — оно состоит из двух разных частей: первая часть заключает в себе в данное время семь строф, написанных элегическим дистихом; каждая строфа состоит из двух дистихов. По композиции строф и по соответствию их друг другу легко определить, что эта часть состязания дошла до нас не полностью; нечетного числа строф быть не может; во всяком случае, отсутствует одна строфа (после 6-й по счету). Возможно, что перед последней строфой выпали еще две строфы, так как нынешние 6-я и 7-я строфы не соответствуют друг другу по содержанию. Вторая часть состязания тоже построена по-новому: она состоит из дистихов уже не элегических, а написанных гексаметром, как дистихи в V идиллии. Однако они не перемежаются друг с другом попарно, а даются группой по четыре дистиха в «партии» каждого певца; содержание вторых четырех дистихов не соответствует содержанию четырех первых.

Как всегда, состязание имеет пролог и эпилог; действующие лица — мальчики-пастушки, Дафнис и Меналк, из которых первый пасет рогатый скот, второй — овец и коз. Имя Дафниса здесь, по-видимому, употреблено не случайно, так как в заключительном стихе идиллии сообщается, что он, возмужав, женился-на нимфе Наиде, т. е. здесь подразумевается мифический пастух Дафнис (см. I Идиллию),  но еще в  детском возрасте.

Пролог — разговор между мальчиками, выбор наград и приглашение в судьи козопаса, пасущего неподалеку свое стадо, — написан живо и легко. В эпилоге и победитель Дафнис, и побежденный Меналк ведут себя сообразно своему возрасту: первый прыгает и хлопает в ладоши, второй — плачет от обиды. В таком же ребяческом наивном тоне написана вторая часть состязания; напротив, песни, написанные элегическими дистихами, изображают не мальчиков, а  взрослых влюбленных мужчин.

Вокруг VIII идиллии много раз разгоралась ярая полемика, темой которой служили два момента: во-первых, единое ли это произведение или контаминированное; во-вторых, принадлежит ли оно Феокриту или кому-либо из его подражателей.

Признаками контаминации считают введение лирического размера в жанр буколики, придерживающийся во всех известных нам образцах эпического гексаметра; разный, как сказано выше, характер песен в первой и второй части состязания.

Оба эти соображения не вполне убедительны: введение лирического размера могло быть, так сказать, экспериментом по комбинации форм. Что такие случаи бывали, доказывает упоминание Аристотелем в «Поэтике» некоего Херефона, испробовавшего в своей поэме самые разнообразные размеры. Второе возражение еще менее доказательно: мальчики могли петь на состязании не только сочиненные ими самими песни, а и песни, знакомые им, — как поет свою мифологическую серенаду пастух в III идиллии. Кроме того, именно мальчики-подростки, какими изображены здесь Дафнис и Меналк, более всего склонны подражать взрослым мужчинам и могли и сами сочинять песенки, в которых изображали себя страстно влюбленными. Во второй же части они решили нарисовать самих себя; именно такую мысль мог иметь поэт; следует признать ее остроумной и соответствующей изображаемым характерам.

Был ли автором VIII идиллии сам Феокрит или нет, решить, конечно, невозможно. Восьмая идиллия помечена в большинстве рукописей именем Феокрита, что, правда, не может служить надежным доказательством, так как в этих рукописях с его же именем встречаются и другие стихотворения, безусловно не принадлежащие ему; более убедительны чисто лингвистические доводы-—идиллия VIII переполнена  словами  и  оборотами, не  встречающимися  нигде  в  подлинных идиллиях. Следует признать, как это бывает в большинстве случаев, что на вполне надежное решение этих вопросов едва ли возможно рассчитывать. Однако по своим художественным достоинствам идиллия VIII вполне достойна быть причисленной к лучшим образцам буколического жанра. Недаром в защиту ее выступало немало видных филологов—в XVIII в. голландец Фалькенаар, в XX — итальянцы Биньоне и Ростаньи. Да и Легран, поместивший VIII идиллию, согласно традиции, в раздел неподлинных, приводит во введении к ней столько доводов, вызывающих сомнение в ее неподлинности, что он сам, по-видимому, хотел бы иметь возможность с уверенностью приписать ее Феокриту.

вернуться

142

Свирель в девять трубок существовала в действительности; ее изображение имеется на сиракузских и аркадских монетах. По всей вероятности, она ценилась выше обычной семиствольной.