Идиллия XII ВЛЮБЛЕННЫЙ[175]
Юноша милый, пришел ты, пришел ты с третьей зарею.
Кто ожиданьем томится, состариться может и за день.
Так, как с зимою весна не сравнима, как яблоко слаще
Сливы лесной, как овечки руно гуще шерсти ягненка,
Так же, как девушка чище жены после третьего мужа,
Так, как легче олень, чем теленок, и так, как прекрасней
Птиц всех крылатых поет соловей своим голосом звонким, —
Так же мне счастье дает твой приход; я к тебе порываюсь,
Словно как странник, жарой истомленный, к тенистому дубу.
10 Если б дыханьем одним нас обоих коснулись Эроты!
Так что об нас у потомков такая бы песня сложилась:
«Двое мужей несравненных родились в старинное время;
Первый «поклонником» был — так его бы назвали в Амиклах;[176]
А фессалиец другого «любимцем» прозвал бы, наверно.[177]
Равною мерой друг друга, любили, как будто бы снова
Жили в тот век золотой, где любовь на любовь отвечала».
Если б, отец наш Кронид и бессмертные боги, случиться
Это могло! И принес бы после двухсот поколений
Кто-нибудь эту мне весть на безвыходный брег Ахеронта[178]:
20 «Нежная ваша любовь меж тобой и прелестным любимцем
Нынче у всех на устах, особливо в устах молодежи».
Впрочем, пусть жители неба об этом решат как угодно.
Я же, красавец, тебя восхваляю без всякой опаски,
Что на носу у меня сядет прыщ, уличая в обмане.
Если подчас и обидишь, сейчас же загладишь обиду,
Вдвое меня наградив, и уйду я, наш счет уравнявши.
О вы, мегарцы из Нисы[179], искусные в весельной гребле!
Счастливы будьте за то, что из всех вы народов воздали
Честь чужестранцу Диоклу[180] из Аттики, нежному другу,
30 Возле могилы его собираются ранней весною
Юноши шумной гурьбой и выходят на бой поцелуев.
Тот, кто устами умеет с устами всех слаще сливаться,
Тот, отягченный венками, идет к материнскому дому.
Счастлив же тот, кто бывает меж юношей избран судьею.
Верно, на помощь зовет Ганимеда[181] с сияющим взором,
Чтобы уста его стали лидийскому камню[182] подобны,
Камню, которым менялы поддельный металл различают.
Был не для нас лишь одних, как мы думали, Никий, с тобою,
Эрос рожден — кто б ни был тот бог, что родил это чадо.
Вовсе впервые не нам красивое мнится красивым.
Отпрыск Амфитриона[184], чье сердце из кованой меди,
Дикого льва одолевший, к прелестному Гиласу тоже,
К мальчику в длинных кудрях, был жаркою страстью охвачен.
Сам он его обучал, как родитель любимого сына,
Чтоб, научившись, он мог за доблесть прославиться в песнях.
Вместе всегда они были: в часы, когда полдень был близок,
10 В час, когда к Зевсову дому летит белоконная Эос[185],
В час, когда с писком птенцы на покой к своим гнездам стремятся,
К матери, бьющей крылом в закопченных стропилах под крышей.
Делал он все для того, чтобы по сердцу был ему мальчик,
Силы к трудам набирал и сделался истинным мужем.
Плыть за руном золотым Язон в эту пору решился,
Отпрыск Эзона[186]; к нему собралось мужей наилучших
Много из всех городов; были выбраны все, кто пригодны.
В битвах герой неустанный направился к Иолк изобильный.[187]
Отпрыск Алкмены царицы, которой гордится Мидея[188].
20 Вместе с ним Гилас спустился к скамьям крепкозданного Арго —
Славного судна, что мимо сходящихся скал Кианийских[189]
Быстро промчалось (они же стоят с этих пор недвижимы),
Словно орел, на простор и к глубокого Фасиса[190] устью.
Стали Плеяды[191] всходить, и паслись от маток отдельно
Юных ягняток отары, и к лету весна повернула.
Этой порою к отплытью божественных мужей собрались
Цвет и краса и, поднявшись на Арго, корабль крутобокий,
Плывши три дня, Геллеспонта достигли при ветре попутном
И к берегам Пропонтиды[192] причалили, где кианийцев
30 Плуг натирают быки о широкие борозды пашен.
Начали, выйдя на берег, по парам, как были гребцами,
К вечеру ужин варить, совместное ложе готовить
И на лужайке, манившей их пышной и мягкой травою,
Резать камыш остролистый и заросли чабра густые.
Гилас хотел белокурый, чтоб вечером ужин сготовить.
Воду себе и Гераклу добыть, и бойцу Теламону[193],
Вместе с которым всегда они трапезу оба делили.
Медный кувшин захватил и увидел он скоро источник,
В русле глубоком текущий; вокруг него разные травы:
40 «Ласточкин цвет» темнолистый, зеленые «женские кудри»,
С пышной листвой сельдерей, ломоноса ползучего стебли.
В глуби ручья хоровод недреманные Нимфы водили,
Нимфы — богини ручьев, устрашение сельского люда,
Нимфы Эвника, Малида, Нихея со взором весенним.
Только лишь мальчик успел опустить свой кувшин многоемкий,
Только воды зачерпнул — они его руку схватили:
Всех их внезапно сердца распалились любовною страстью
К мальчику, Аргоса сыну. И падает в темную воду
Прямо стремглав он. Так ночью звезда вдруг с небес, запылавши,
50 Прямо в пучину летит, и моряк своим спутникам молвит:
«Легче канаты, ребята! Задует нам ветер попутный».
Голову мальчика Нимфы к себе положив на колени,
Слезы его отирали, шептали слова утешенья.
Амфитриона был сын той порою за друга испуган.
Взял он изогнутый лук, меотийской[194] прекрасной работы,
Также и палицу взял, что имел всегда под рукою.
Трижды он Гиласа кликнул всей силой могучего горла,
Трижды и мальчик ответил, но голос из водной пучины
Замер, слабея, и близкий, казался он очень далеким.
60 Словно как лев благородный, почуявший свежее мясо,
Голос заслышав оленя, бродящего в чащах нагорных,
С логова мягкого вскочит и к пище несется готовой,
Так же носился Геракл, раздвигая упрямый терновник,
В страстной о мальчике муке бежал, поглощая пространство.
О как несчастен, кто любит! Как много он вынес, блуждая
Там между гор и лесов, про Язоново дело забывши!
Все на корабль остальные взошли уже, снасти приладив;
Но когда полночь пришла, полубоги вновь парус спустили:
Все поджидали Геракла. А он, сколько ноги терпели,
70 Мчался в безумии вдаль. Поразил его бог беспощадный.
Вот как был Гилас прекрасный блаженным богам сопричислен.[195]
В шутку герои Геракла с тех пор беглецом называли,
Помня, как, бросивши Арго, корабль в тридцать парных уключин,
К колхам пешком он пришел на неласковый Фасиса берег.
вернуться
Любовная песня, которая включена в собрание стихотворений Феокрита между собственно буколическими стихотворениями и произведениями иного характера, написана не на обычном для Феокрита дорийском диалекте, а на ионийском. Ее содержание, чуждое современному читателю, представляет собой восхваление «любимца» (то же см. идиллии XXIX и XXX), лишенное, однако, всякого живого чувства. После длинного ряда сравнений, построенного недостаточно логично, автор высказывает странное желание, чтобы воспоминание о его любви сохранилось на вечные времена и даже дошло до подземного царства мертвых. При этом он вспоминает о полумифическом герое, афинянине Диокле, любимцем которого был юноша-мегарянин; в честь Диокла были учреждены игры, описанные в ст. 27—34. Однако сравнение с Диоклом не выдерживает критики: Диокл-чужестранец, как говорит схолиаст, защитил любимого юношу в битве и пожертвовал своей жизнью за него; именно за это, а не только за его любовь, мегаряне чтили его память.
Несмотря на то, что против подлинности этой идиллии не выдвигалось серьезных возражений, она, если она подлинна, — одно из слабейших произведений Феокрита. Вернее всего, это, так сказать, — упражнение в сочинении любовных стихотворений, может быть. даже носящее школьный характер. Чужой диалект, нагромождение сравнений, привлечение иллюстративного мифа, отсутствие и теплого чувства, и юмора — двух характернейших черт подлинных произведений Феокрита—все это заставляет либо отнести идиллию XII к очень раннему периоду творчества Феокрита, когда он еще не нашел себя, либо высказать сомнения в подлинности ее. За первое предположение говорит то, что среди немногочисленных фрагментов Филета, к кругу которого принадлежал Феокрит (см. идиллию VII)r имеется один, сходный с идиллией XII; Филет высказывает пожелание, чтобы о его любви вспоминали после его смерти.
вернуться
Амиклы — город в Пелопоннесе, лежащий недалеко от Спарты; диалекты южногреческие отличались от северных (фессалийского, эпирского).
вернуться
Автор идиллии XII, по-видимому, намекает на то, что в различных греческих диалектах терминология любовных объяснений была различной.
вернуться
Ахеронт — река в Эпире, местами текущая под землей и считавшаяся поэтому одной из рек подземного царства мертвых.
вернуться
Диокл — см. комментарий к идиллии XII.
вернуться
Ганимед—сын царя Троса, красивый пастушок; пленившись имг Зевс послал своего орла, чтобы похитить его на Олимп, где Ганимед стал виночерпием богов.
вернуться
Лидийский камень — пробирный камень, впервые открытый на реке Тмоле в Лидии.
вернуться
Небольшой мифологический эпиллий «Гилас» имеет, подобно идиллии VI и XI, лирический пролог и посвящен другу Феокрита, врачу Никию (см. комментарий к идиллии XI). Феокрит на примере Геракла доказывает Никию, что от любви страдают не только люди, но и полубоги, каким был Геракл. Этот тезис не был ни в коей мере оригинален, особенно для знатоков греческой мифологии. Оригинален, однако, тот жанр, в котором Феокрит разрабатывает миф о Гиласе, являющийся одним из эпизодов мифа о походе аргонавтов.
Гилас — прекрасный юноша, сын царя дриопов и нимфы Мено-дики, был воспитанником и любимцем Геракла. Гера, ненавидевшая Геракла и покровительствовавшая Язону, вождю аргонавтов, направила Гиласа на одной из остановок корабля Арго к ручью, где плененные им нимфы увлекли его на дно. Обезумевший от горя Геракл не вернулся к отплытию корабля и пошел пешком в Колхиду, где освободил прикованного Прометея; к аргонавтам он больше не присоединился. Тот же эпизод рассказан у Аполлония Родосского («Аргонавтика», I, 208—272) и у Валерия Флакка («Аргонав-тика», III, 480—725). Но в обеих эпических поэмах есть излишние подробности; особенно богата ими поэма Аполлония, большога любителя географии, этнографии и этиологии мифов. Феокрит рассказывает историю Гиласа кратко и просто, внося в нее много быто-^ вых черточек: он описывает спуск с корабля (ст. 31), упоминает о благоприятных приметах для отплытия (ст. 50—51), о страхе поселян пгред нимфами ручьев (ст. 43), завлекающими к себе тех, кто' им понравится. С обычным мастерством в нескольких словах нари--сован ландшафт (ст. 39—43).
Филологи употребили немало усилий на то, чтобы установить. чья разработка мифа о Гиласе — Феокрита или Аполлония — является более ранней: они, несомненно, соприкасаются друг с другом во многих моментах. Аполлоний моложе Феокрита и более естественно, как будто, предположить, что он (как думает Легран) ввел этот эпизод в свою поэму, чтобы высказать свое почтение к старшему современнику. Однако передача мифа у Аполлония настолько слабей и многословнее, настолько придерживается традиционной эпической манеры изложения, что скорее напрашивается другая мысль: Феокрит, уже зная, как Аполлоний изложил миф о Гиласе, хотел показать, что из древнего мифа можно сделать легкий, свежич и образный рассказ о живых людях и их чувствах. И это ему удалось.
вернуться
Эос — см. примеч. к идиллии II, ст. 147.
вернуться
Язон, вождь аргонавтов, был сыном Эзона, которого его брат Пелий сверг с престола.
вернуться
Иолк—гавань в Фессалии, откуда Язон отплыл за золотым руном; там же по указанию Афины был построен корабль Арго.
вернуться
Мидея — город в Арголиде, где царем был Электрион, отец, Алкмены. Алкмена вышла замуж за царя тиринфского Амфитрионаг своего двоюродного брата; ею пленился Зевс, и она стала матерью двух сыновей: Геракла, от Зевса, и Ификла, от Амфитриона' (см. идиллию XXIV и «Мегару» псевдо-Мосха).
вернуться
Кианийские скалы, или Симплегады, — скалы в Дарданелльском' проливе, по преданию сталкивавшиеся каждый раз, когда между ними проплывало судно. Арго, корабль Язона, благодаря помощи Геры и Афины пролетел так быстро, что скалы .не успели его раздавить., и с тех пор, как было ранее предсказано, стоят недвижимы.
вернуться
Фасис — река в Колхиде (теперь Рион).
вернуться
Плеяды — созвездие, восходящее на рассвете в конце апреля' — начале мая.
вернуться
Теламон — сын Эака, отец Аякса и Тевкра, героев троянского похода.
вернуться
Меотия — Скифия. Скифы были знаменитыми стрелками из лука, поэтому их луки высоко ценились.
вернуться
В Вифинии на берегах Мраморного моря, где впоследствии был основан город Пруса, существовал культ Гиласа; около ручья, считавшегося местом его гибели, ему приносили жертву; потом участники процессий ходили по горам, выкликая его имя.