Необходимо бороться против этого.
Необходимо внедрить себя в настоящее.
Кажется, я похож на Мондриана, следовательно…
Но Мондриан рисовал свое настоящее сорок лет назад.
(На одной фотографии Мондриан похож на дирижера заурядного оркестра (на Хулио Каро,[225] вот на кого!), очки, прилизанные волосы и жесткий воротничок, вид до тошноты дешевый, танцует с портовой шлюшкой. Какое настоящее ощущал Мондриан, танцуя? Его полотна — и эта фотография… Между ними пропасть.)
Ты старик, Орасио. Квинт Гораций Оливейра, ты старик, Гораций Флакк. В общем, просто старый слабак Оливейра.[226]
— Il verse son vitriol entre les cuisses des faubourgs,[227] — насмехается Кревель.
Что же мне делать? Посреди этого великого беспорядка я по-прежнему считаю себя флюгером, и я уже достаточно накрутился, пора показывать, где север, где юг. Назвать кого-то флюгером — признак скудного воображения: это значит видеть, как он крутится, но не видеть зачем, не замечать, что острие стрелки стремится воткнуться в воздушную реку ветров и так и застыть, не меняя направления.
Есть реки метафизические. Да, дорогая, конечно есть. А ты будешь ухаживать за своим ребенком, порой плакать, а новый день, глядишь, уже наступил, и взошло желтое солнце, которое совсем не согревает. J’habite à Saint-Germain-des-Prés, et chaque soir j’ai rendez-vous avec Verlaine. / Ce gros pierrot n’a pas changé, et pour courir le guilledou…[228] За монетку в двадцать франков, брошенную в автомат, Лео Ферре споет тебе о своей любви, а не он, так Жильбер Беко или Ги Беар.[229] А у меня на родине: Хочешь увидеть жизнь в розовом свете, опусти монетку в двадцать сентаво… А может, ты включила радио (срок проката заканчивается в понедельник, надо будет тебя предупредить) и слушаешь камерную музыку, наверное Моцарта, а может, поставила пластинку, тихонько, чтобы не разбудить Рокамадура. Мне кажется, ты до конца не отдаешь себе отчета в том, как тяжело болен Рокамадур, какой он слабый и больной и что в больнице его лечили бы лучше. Но ничего этого я не могу тебе сказать, мы же договорились — все кончено, я отправляюсь бродить один и кручусь в поисках севера или юга, если это то, что я ищу. Если это то, что я ищу. Но если я ищу не это, что же тогда? Любовь моя, я тоскую по тебе, болит каждая клеточка, а когда дышу, болит горло, ведь я вдыхаю пустоту, и она заполняет мне грудь, потому что там уже нет тебя.
«Toi, — говорит Кревель, — toujours prêt à grimper les cinq étages des pythonisses faubouriennes, qui ouvrent grandes les portes du futur…»[230]
A почему бы и нет, почему не отправиться искать Магу, ведь столько раз бывало, как только я, миновав улицу Сены и выйдя под аркой на набережную Конти, едва начинал различать очертания предметов в пепельно-оливковом тумане, плывущем над водой, ее худенькая фигурка вырисовывалась на мосту Искусств, и мы бродили по улицам, вслед за собственной тенью, покупали картошку фри в предместье Сен-Дени и целовались у баркасов на набережной канала Сен-Мартен. С ней я все ощущал по-новому, я видел волшебные знаки наступающих сумерек, и, когда мы были вместе, все принимало иные очертания, и за оконными решетками Роанского Двора являлись блуждающие тени призрачного и пугающего королевства свидетелей и судей прошлого… Почему мне было не любить Магу и не обладать ею под дюжиной голубых небес за шестьсот франков каждое, на постели с застиранным ветхим покрывалом, если в этой головокружительной игре в классики, в этом беге в мешках я признаю и называю себя участником игры, чтобы наконец выйти из времени, как из обезьяньей клетки с табличкой, уйти от этих витрин «Omega Electron Girard Perregaud Vacheron & Constantin», указывающих часы и минуты наших священных, выхолащивающих все и вся обязанностей, туда, где падут последние оковы и в наслаждении, как в зеркале, отразится примирение, пусть это будет зеркалом для летящего жаворонка, но оно отразится, и наслаждение превратится в таинство двух существ, в танец вокруг сокровищницы, в преддверие сна, не разжимая губ, не разъединяясь, оставаясь в теплом естестве друг друга, со сплетенными, будто лианы, руками, которые не перестают ласкать бедро, шею…
— Tu t’accroches à des histoires, — говорит Кре-вель. — Tu étreins des mots…[231]
225
*
226
*
228
Я живу у Сен-Жермен-де-Пре и каждый вечер встречаю Верлена. / Этот упитанный Пьеро ничуть не изменился и все так же шатается по притонам…
* песня французского шансонье Лео Ферре (1916–1993).
229
*
230
Ты в любой момент готов карабкаться на шестой этаж к гадалке из предместья, лишь бы она открыла тебе врата будущего