Так как немцы не знали, что такое деспотия, они и не подозревали, что можно ожидать от Гитлера; в Германии до Гитлера вместо практического политика и реалиста всегда ожидали гения, которому бы нация с удовольствием доверила (и неоднократно доверяла в прошлом) безграничную власть, — харизматическая власть воспринималась как естественная форма организации политической жизни. К тому же, в Германии переход от авторитарной к тоталитарной модели общества был значительно облегчен тем, что фашистский тоталитарный порядок в Италии не был столь жутким, каким оказался гитлеризм. Однако аналогии оказались несостоятельными: полгода спустя после прихода Гитлера к власти французский посол в Германии Франсуа-Понсе писал, что нацисты за пять месяцев сделали в создании тоталитарной системы столько же, сколько итальянские фашисты за несколько лет[896].
Как немцы стыдятся нацизма, так и другие народы должны стыдиться преступлений, имевших место в их национальной истории: так, англичане стыдятся концлагерей во время англо-бурской войны, русские — преступлений сталинизма, французы — Варфоломеевской ночи и террора во время революции 1789 г., американцы — уничтожения коренного населения и расизма, долгое время доминировавшего в обществе, турки — геноцида армян в Первую мировую войну. Эти «травмы» национального сознания имели далеко идущие последствия для эволюции национального самосознания, для становления современной политической культуры, несмотря на то, что люди, испытавшие эти события на себе, в большинстве случаев давно уже умерли.
Нацизму нужно и можно найти место в европейской традиции, а не только в истории Германии, как это случается в историографии и в обыденном сознании, сужающих нацизм до только немецкого феномена, стереотипа немецкого способа преступного политического поведения. Дело в том, что прогрессивность и отсталость, закрытость и открытость, лабильность и ригидность в европейской истории разбросаны в разных сферах и измерениях, и оперировать ими без ущерба для истины невозможно. Взять, например, нынешний стереотип Англии как родины политической демократии и парламентаризма, разделения властей, независимости суда и политических свобод: на самом деле этот стереотип совершенно ложен. Для одного из основоположников теории современной демократии англичанина Джона Стюарта Милля Франция была парусом, а Англия — балластом поступательного демократического развития Европы. «Феодальный» характер политической культуры Англии подчеркивался и английскими и иностранными публицистами. Идеолог либерализма и свободы торговли Ричард Кобден (1804— 1865) сравнивал английскую систему классового разделения общества и классовых перегородок с ригидной варново-кастовой системой в Индии. В своих публикациях английское «Фабианское общество» (с 1884 г.) постоянно жаловалось на архаические традиции в управлении английских городов, а также на немыслимые масштабы власти лендлордов. Даже лидеры «Славной революции» 1689 г., которую некоторые историки считают чуть ли не началом европейской современности, не собирались защищать вышеупомянутые принципы современной демократии — они просто хотели «сделать доброе дело» (in a good cause), как его понимали. Современные же мифы демократии сделали из этих людей и из английской традиции нечто совершенно иное по сравнению с ее действительным содержанием — многослойным, неоднозначным, противоречивым, нелинейным, разным. Тоже можно сказать об истории любой европейской страны, не исключая и Германию, ибо ее политическая традиция не всегда была такой обскурантистской, как при Гитлере; нельзя понять немецкую историю, отрывая друг от друга самое противоречивое в ней: Гитлера и Гете, Франкфуртский парламент и СА, Гиммлера и Гейне, немецкие готические соборы и здания Шпеера. В процессе осмысления особенностей немецкой традиции и ее эволюции нужно уметь релятивировать, не упуская из виду некоторые важные моральные уроки истории, к усвоению которых обязательно следует стремиться без излишнего морализаторства. Как справедливо заметил крупный зйаток современной европейской истории У. Лакер, в современной истории существовала англофобия, франкофобия, германофобия, сильно распространен антиамериканизм; временами это было оправдано, чаще — выглядело глупо и безвкусно. Однако нормальный немец, англичанин, француз или американец только пожмут плечами и не придадут нападкам никакого значения[897].