Выбрать главу

Современную параллель к работе греко–римских историков Самуэль Бирског видит в такой недавно сложившейся дисциплине, как устная история[1272]. В устной истории устные свидетельства очевидцев и участников событий записываются и оцениваются как таковые, а не как сырой материал для широкомасштабных обобщений специалистов–историков, отделяющий сообщаемые очевидцами факты от их позиций. Бирског пишет:

Подход, лежащий в основе устной истории, состоит в том, что необходимо позволить очевидцам событий формировать наши представления о прошлом. «Объекты» истории становятся «субъектами»: теперь они творят историю[1273].

Это не означает, что историк, опирающийся на устные материалы, всего лишь воспроизводит свидетельства. Такой историк предполагает диалог частных точек зрения очевидцев с более широкой точкой зрения специалиста. Рассказы очевидцев необходимо оценить (например, путем сравнения с другими рассказами), интерпретировать, так или иначе сложить из них единое целое. Однако работа историка, обращающегося к устным материалам, направлена на то, чтобы дать свидетелям возможность самим рассказать о своем опыте, и на исследование того, что означает для них быть частью истории[1274].

Свидетельства очевидцев и участников имеют особое значение, когда речь идет о событиях, выходящих за рамки повседневного опыта историков и их читателей. Чем исключительнее событие, тем более превратное представление о нем может создать историк, опираясь на одно лишь свое воображение. Без свидетельства очевидца, способного дать нам полное представление об этом странном и чуждом событии, мы неизбежно начнем подгонять его под собственный опыт. В таких случаях свидетельство инсайдера может ставить нас в тупик или вызывать недоверие: однако, если нашей целью действительно является поиск истины, необходимо позволить этому свидетельству остаться таким, как оно есть, а не загонять его в ограниченные рамки нашего опыта и наших ожиданий.

Когда мы ищем в современной истории парадигматический пример такого исключительного события[1275], на ум сразу приходит холокост. Рикер говорит о событии «на границе» опыта и репрезентации[1276] — выражение, заимствованное им у Сола Фридландера[1277]. (До того Рикер использовал термин «уникально уникальные события»[1278].) Свидетельства о холокосте, говорит он, «ставят перед нами проблему восприятия»:

Речь идет об опыте, в буквальном смысле выходящем за все пределы — что создает трудности при столкновении со стандартными, ограниченными возможностями восприятия у аудитории, воспитанной на основе неких общих представлений, в частности, представлений о схожести людей в их мыслях, чувствах, действиях, положениях. Теперь же ей предстоит дистанционно столкнуться с бесчеловечностью, намного выходящей за пределы повседневного опыта обычного человека. Поэтому я говорю об ограниченности нашего восприятия[1279].

Свидетельства о холокосте историку нелегко принять прежде всего потому, что они звучат невероятно и не поддаются обычным историческим объяснениям. (Шарлотта Дельбо пишет о новоприбывших в Освенцим: «Они ожидали самого худшего — но не ожидали немыслимого»[1280]; эти слова можно применить и к тем, кто читает свидетельства о холокосте.) Именно поэтому для того, чтобы понять, что произошло при холокосте, необходимы свидетельства очевидцев. Холокост — событие, реальность которого едва ли могла бы быть нами осознана, если бы не свидетельства выживших.

В Евангелиях (если мы им верим) мы также встречаемся с событием, стоящим «на границе восприятия». Разумеется, это рискованное сравнение. Холокост и история Иисуса ни в чем, кроме своей исторической уникальности, друг на друга не походят. Ни в коем случае я не стремлюсь преуменьшить или отрицать исключительность холокоста. Напротив, мы должны в полной мере признать его уникальность, если хотим, чтобы случай холокоста объяснил нам значение свидетельских показаний и для других исторически уникальных событий. Таким образом, помня об уникальности холокоста, рассмотрим несколько примеров свидетельств о нем, сделанных выжившими.

Свидетельства о холокосте

Следующее свидетельство принадлежит одному из выживших в Освенциме: оно существует не в письменном виде, а, как сотни других свидетельств выживших, в виде устного интервью, записанного на видеопленку. (Здесь мы, несомненно, встречаемся с ярчайшим и значительнейшим примером работы историков, работающих с устными материалами.) Перед нами довольно редкий тип свидетельства: неотрепетированные устные воспоминания. Речь идет о ситуации, типичной для многих жертв холокоста: путешествие в переполненном вагоне для скота. Свидетельница, Эдит П., едет не в Освенцим; однако она уже провела некоторое время в Освенциме, в трудовых лагерях:

вернуться

1272

Byrskog, Story as History, глава 1.

вернуться

1273

Byrskog, Story, 153; cp. 27 (цитата из Пола Томпсона).

вернуться

1274

Byrskog, Story, 30.

вернуться

1275

О понятии «исключительность» в истории см.: J. Milbank, Being Reconciled: Ontology and Pardon (New York: Routledge, 2003) 84–86.

вернуться

1276

Ricoeur, Memory, 175, 254, 255, 258, 498.

вернуться

1277

S. Friedlander, "Introduction," in idem, ed., Prohing the Limits of Representation: Nazism and the "Final Solution" (Cambridge: Harvard University Press, 1992) 8.

вернуться

1278

P. Ricoeur, Time and Nanative, vol. 3 (tr. K. Blarney and D. Pellauer; Chicago: University of Chicago Press, 1988) 188.

вернуться

1279

Ricoeur, Memory, 175.

вернуться

1280

Цит. по: L. L. Langer, The Age of Atrocity: Death in Modern Literature (Boston: Beacon, 1978) 202.