«Завещание» Жана Мелье в известном смысле можно считать «Правдивым словом» Нового времени о Христе и христианстве. Между ним и Цельсом — пятнадцать веков, большая часть которых отмечена печатью бесплодной схоластики, кострами инквизиции и процессами ведьм. Отзвуки этого не вполне исчезли еще во времена самого «Завещания». И известный французский энциклопедист Даламбер в ответ на упреки Вольтера в том, что он и его единомышленники проявляют вялость в деле опубликования и распространения этого «светильника» атеизма, пишет: «Вы упрекаете нас в холодности. Но я, кажется, уже говорил вам: боязнь костра очень расхолаживает»[14]. Костер для еретических книг и тюремная камера для их авторов — последние жупелы абсолютизма и мракобесия — еще не утратили в то время своего значения.
«Завещание» Мелье, написанное в 20-х годах XVIII в., произвело огромное впечатление на современников. Оно явилось одним из отправных пунктов той вначале чисто рационалистической, а затем и научной критики новозаветных произведений, которая за два столетия своего существования выдвинула ряд видных исследователей и сделала множество крупных открытий. В конце XVIII и начале XIX столетия была выработана новая методика исследования исторических произведений. Чисто рационалистическая критика сменилась аналитическим подходом к источникам. Были созданы научные приемы анализа древних литературных памятников, и эти приемы, примененные к Новому завету, дали блестящие результаты. Священное писание перестало быть тем осененным святостью одноплановым повествованием, за которое его выдавала христианская апологетика. Немецкий профессор Баур и его последователи выявили в Новом завете два враждебных друг другу направления. Они вскрыли также, что четвертое евангелие — от Иоанна— существенно отличается от первых трех, называемых синоптическими. Д. Штраус, автор нашумевшей книги «Жизнь Иисуса», неопровержимо показал мифичность большинства евангельских сказаний об Иисусе. Были выявлены их корни в мифах и религиозных течениях дохристианского времени. Бруно Бауэр исследовал греко-римские элементы христианского учения. Целый ряд других исследователей[15] внес свой вклад в научное изучение процессов формирования христианства, его литературы, образов его деятелей. «Легенда о христианстве, которое якобы сразу и в готовом виде возникло из иудейства и которое из Палестины покорило мир своей раз навсегда установленной в главных чертах догматикой и этикой, оказалась полностью развенчанной со времени Бруно Бауэра; она может прозябать еще только на теологических факультетах и среди людей, которые хотят „сохранить религию для народа“, даже в ущерб науке», — писал Энгельс, пристально следивший за развитием критического изучения новозаветной литературы и принимавший сам в этом серьезное участие[16].
Критика христианской догмы и евангельских сказаний — «Правдивое слово» Цельса, созданное при самом основании этой новой религии, и «Завещание» Мелье, появившееся после крушения «тысячелетнего царства» средневековой схоластики, — вот важнейшие исходные вехи борьбы свободомыслия и атеизма против догматического богословия. А всего лишь через два столетия после Мелье все позиции догматического богословия по вопросу о происхождении новозаветной литературы, евангельских сказаний, образа Христа и возникновения самого христианства оказываются разрушенными научной критикой.
Это очень образно выразил американский епископ В. М. Браун, который под впечатлением всех этих достижений научной критики Библии и социальных идей века стал чем-то вроде епископа-еретика. «Некогда существовала, — писал он, — система христианского богословия. Она была замечательной, хотя и весьма искусственной постройкой, возведенной из красивых, но весьма старых и окаменелых догм, которые никто не мог доказать, но лишь немногие осмеливались оспаривать. Существовал величественный старец в небесах, непогрешимая библия, продиктованная святым духом, троица, падение, искупление, предопределение и благодать, оправдание верой, избранный народ, всемогущий фантастический дьявол, мириады духов, вечное блаженство, получаемое за бесценок, и вечные муки для тех, кто не воспользовался предложением. Ныне этот карточный домик разрушен, или, вернее, он медленно расползается, „как беспочвенное создание сновидения“, по выражению Шекспира. Библейская хронология, история, этика — все одинаково оказались сомнительными и опороченными. Божественное откровение дискредитировано, человеческая летопись занимает ее место. Что же привело к этой поразительной перемене? Знание, мысль, исследования критики показали, что традиционные библейские построения не могут удержаться. Логика фактов подтвердила рассуждения свободомыслящих и поставила догматику перед все более обостряющейся дилеммой»[17].
15
См. об этом: А. Ранович. О раннем христианстве. М., 1959, стр. 198–205; С. И. Ковалев. Из истории критики христианства. — «Ежегодник Музея истории религии и атеизма», т. III, М. — Л., 1959, стр. 46–61; Я. А. Ленцман. Происхождение христианства. М., 1960, стр. 5—21.