Да, так он тогда сказал. Сам предложил… Малая Земля… Какие герои были те, что высадились десантом на этой узкой полоске берега! Танки не могли их раздавить. Они сами, спасая товарищей, бросались под гусеницы страшных машин и подрывали их вместе с собой. Ни пулеметы, ни бомбы, ни снаряды не заставили их отступить. Никто не возвратился морем с Малой Земли. Моряки или полегли там, на сухом, каменистом берегу, или ворвались вместе с частями Советской Армии в Новороссийск. Они подготовили взятие города. Так сказал дед. И отец ходил туда на «Труженике моря» — подвозил снаряды… Рядом с Малой Землей он и погиб…
А сейчас «Труженик моря» идет той же морской дорогой, которой шел ее отец. Только теперь это мирная дорога, и везет «Труженик моря» не снаряды и бомбы… не смерть, а кран, и муку, и сахар…
Из аптеки вернулся Иван Тимофеевич и положил порошки около Вероники Александровны на стул. Она лежала, закрыв глаза, и он не хотел ее тревожить.
Ивану Тимофеевичу пора было на дежурство. Оля хотела встать и помочь ему собраться, но он жестом остановил внучку и с беспокойством взглянул туда, где лежала Вероника Александровна.
Иван Тимофеевич долго стоял перед посудной полкой и никак не мог вспомнить, что ему нужно. Так и не вспомнив, он отошел к окну. Там, за ставней, у него был табак, но у окна он снова забыл, что ему нужно.
Он стоял и смотрел поверх головы Миши в порт, но не видел ни мачт, ни полоскавшихся на ветре флагов. Он был расстроен, хотя и старался скрыть свое состояние. Тогда, когда случилась эта проклятая история с будкой, Вероника Александровна прибежала и наговорила всяких страхов. Ребят будто бы поймали на каком-то воровстве. Конечно, во всем виновата Оля. Сколько раз Вероника Александровна предупреждала, что все это добром не кончится: девочка попадет в «некрасивую историю». Так оно и случилось! Даже хуже, чем можно было предполагать. Она впутала в «некрасивую историю» и Мишу. Теперь их ждет суд и тюрьма… Иван Тимофеевич, слушая, покачивал головой — что, если хоть половина из всего этого правда?! Плохо это, очень плохо…
И вот тогда он подумал — может быть, лучше, если он отпустит Олю в Москву? Правда, дети благополучно вернулись домой, но все же…
Вероника Александровна убедила Ивана Тимофеевича, что для Олиного же счастья девочка должна уехать, и взяла с него слово: он отпустит внучку.
— А характер ее я изменю. Сделаю из Оли воспитанную и образованную девушку, — говорила Вероника Александровна.
Тогда Иван Тимофеевич не обратил на эти слова особого внимания, но потом они вспомнились и не выходили из головы.
Старик был твердо убежден, что характер его внучки совсем не надо «менять»… И все-таки послушаешь, послушаешь Веронику Александровну и согласишься, — а может, Оле действительно надо ехать учиться в Москоу… Ему, старику, думается одно, а на самом деле все это совсем не так… Они с Вероникой Александровной во взглядах не сходятся, но она образованная женщина, этого не отнимешь. Девочка попадет в интеллигентную семью, будет в обществе интересных людей… «Может быть, у нее, как у матери, есть способности и к музыке, и к языкам», — сказала Вероника Александровна. И эти слова тоже запомнились и тоже не давали покоя… Оля должна ехать… Но как ей сказать об этом?… Он все не может решиться. Завтра Вероника Александровна уезжает. И сегодня надо поговорить…
С невеселыми думами стоял у окна Иван Тимофеевич. Завывал ветер. Глухо шумело море…
— Деда, можно мне с тобой? — спросила Оля, подавая ему линялый рабочий китель.
— Можно, Олёк, конечно, можно, — ответил Иван Тимофеевич.
— А ты посидишь дома, — сказала, открыв глаза, Вероника Александровна Мише, который, забыв о наказании, уже вскочил со стула, намереваясь бежать за сестрой.
Миша ничего не ответил и с тоской опять уставился на мачты, которые теперь раскачивались гораздо сильнее. Вот бы немного побыть на пароходе!.. Интересно, укачает его или нет? Но ничего, может быть, из дому все-таки удастся улизнуть. Миша и не подозревал о скором отъезде. Вероника Александровна не находила нужным посвящать его в свои планы. Обо всем Миша узнавал последним. Она считала, что дети должны только слушать, а не рассуждать.
— Иван Тимофеевич, желаю всего лучшего, — многозначительно проговорила Вероника Александровна. И старик понял, для чего это сказано, — сегодня, сейчас надо поговорить с Олей.
— Да, деда, шторм будет, — заметила Оля, глядя на белые султаны пены, поднимающиеся над камнями волнолома. — Ты венцераду[20] на маяк отнес, а сейчас, пока туда доберешься, тебя не раз окатит волной.