Интересно, как бы Мика ходил в школу, когда намерзает столько льда, что прямо на четвереньках иногда пролезать приходится.
— Условия для ребенка, Иван Тимофеевич, здесь совсем неподходящие, — сказала бабушка. — Особенно для девочки.
Дед ничего не ответил, а бабушка продолжала:
— Конечно, заниматься в такой обстановке трудно, и я не представляю, как Оля будет дальше учиться.
Эти слова значили больше, чем то, что они выражали. Но что именно — Оля еще не могла определить.
Наступило молчание, и вдруг Мика громко зевнул. Он быстро и очень смешно закрыл обеими руками рот и посмотрел на бабушку.
— Ну, что ж, надо отдохнуть с дороги, Мика устал, — сказала она, как бы оправдывая Микин зевок.
— Да, да. Детишкам пора спать, да и вам… — засуетился дед, помогая Оле убрать со стола остатки ужина.
— Вы на этих кроватях ложитесь, тут все чистое, а я пойду на маяк. Олёк, ляжешь здесь, на скамейке.
— Иди, иди, деда, у нас тут будет морской порядок, — сказала Оля и чуть не откусила себе язык, ведь просили же ее не говорить таких слов. Весь вечер она старалась чего-нибудь не сболтнуть и надо ж…
— Что это, милая, у тебя за странные полосы на платье? — спросила бабушка. — Это… пот?
— Нет, соль, — ответила Оля.
— Соль? Какая соль?
— Простая. Морская соль… Ну, от купания.
— Это очень некрасиво. Девочка должна быть аккуратной. Тебе надо переодеться и не ходить в этом платье.
— Покойной ночи, — сказал Мика в чмокнул в щеку бабушку. — Покойной ночи, — повторил он и также громко чмокнул деда. Потом подошел к Оле. Она с досадой взглянула на его губы — опять мокрые. И для чего только придумали люди такое — целоваться…
— Ты, Оля, тоже ложись, — сказала бабушка и вышла вслед за дедом из комнаты.
Но Оля не легла, она потихоньку выскользнула из комнаты и стала мокрой тряпочкой отмывать соленые пятна с платья, а то и в самом деле нехорошо. Но другого ведь нет.
— …Я нарочно привезла с собой Мику и вижу, что поступила правильно. Пусть она присматривается, как должны себя вести воспитанные дети, — донесся из дворика голос бабушки. Она сидела на скамейке под окном.
— Мика, видно, паренек, тихий, хороший, — охотно согласился дед.
— Ольга растет совершенной дикаркой, — продолжала бабушка. — Она не умеет держать себя в обществе… Почти взрослая девушка, а лицо у нее черное, как у цыганки, руки в ссадинах, ногти… Она и не подозревает, что за ногтями тоже надо следить…
— Без женского глаза растет, потому и ие все понимает, — как бы оправдываясь, заметил дед.
— Я очень просто, гораздо проще других смотрю на вещи, — продолжала Вероника Александровна. — Но согласитесь сами, когда моя дочь, дочь профессора, образованная, интеллигентная девушка попала в… непривычную для нее среду, это ей ничего хорошего не принесло. И вот теперь…
Дед закашлялся, заглушив голос бабушки. А Оля прижала платье к груди, так сильно у нее заколотилось сердце.
— Девочке, внучке известного профессора, не место в этой… в этом помещении. Я понимаю, пока была война, вы не могли ее к нам переправить. В прошлом году я не могла приехать, но теперь возьму ее с собой. Девочке надо дать образование гораздо шире, чем то, которое может дать школа. Она будет читать книги, посещать театры, изучать иностранные языки, как покойная мать, только ошибок ее я не позволю больше повторить. Если б Люся вышла замуж за человека близкого ей духовно, равного по образованию и воспитанию…
— Не надо об этом, Вероника Александровна, дети любили друг друга… были счастливы. И не надо об этом… — голос деда звучал глухо. Он помолчал и проговорил: — Если разрешите, я закурю.
— Пожалуйста, курите. Вы мне не помешаете.
Над морем мягким перезвоном прозвучали склянки.[3]
— Вы извините, Вероника Александровна, я пойду на дежурство, — сказал через некоторое время дед. — Покойной ночи.
— Покойной ночи, Иван Тимофеевич, у нас более чем достаточно времени, обо всем успеем поговорить, все решить…
Оля хотела догнать деда и сказать, что она теперь будет следить за ногтями, но она не желает уезжать и учить иностранные языки. Она хочет остаться здесь. Но тогда пришлось бы признаться, что она невольно подслушала разговор. И вообще оправдываться нехорошо, не нужно было слушать… Ну, и точно ведь еще ничего неизвестно. Деда вовсе не говорил, что согласен ее отпустить.
Она вернулась в комнату, постелила на скамейку байковое одеяло, накрылась простыней и сделала вид, что спит.
Вот ведь как вышло: думалось об одном, а на самом деле получилось другое… Ну, ничего, бабушка ее еще полюбит… Надо постараться вести себя так, как Мика. Но уехать… Нет, уехать от деда она не согласится ни за что!..
3
Склянка — получасовой промежуток времени, обозначаемый на морских судах одиночным ударом в судовой колокол. Целый час обозначается двойным ударом.