Если этот план осуществится успешно, доска будет вытерта начисто. Если же нет — если советники недооценили масштабы смуты и ее лидеров, — тогда может случиться так, что он окажется в ловушке и Апокалипсис, в который он был рожден в то далекое лето, наступит снова, здесь, в самом сердце его обетованной земли. Что будет, если вместо Паташоки сгорит Изорддеррекс? Куда отправится он за утешением? Может быть, обратно в Англию? Интересно, сохранился ли еще его небольшой дом в Клеркенуэлле, а если и сохранился, то благоприятны ли до сих пор его стены для дел страсти, или происки Маэстро выскоблили их до последней доски и гвоздя? Вопросы эти мучили его. Размышляя над ними, он обнаружил любопытство — нет, не просто любопытство, а страстное желание выяснить, как выглядит Непримиренный Доминион спустя почти два столетия.
Его размышления были прерваны Розенгартеном[7] (этим именем он наградил его в минуту иронии, ибо более бесплодного существа, кажется, никогда не было). Кожа генерала была покрыта пятнами, оставшимися после болезни, подхваченной в болотах Ликвиота, в муках которой он сам себя оскопил. Главным в жизни Розенгартена был долг. Среди генералов он был единственным, кто не осквернял аскетическую атмосферу этих комнат каким-нибудь греховным излишеством. Двигался и говорил он очень тихо, духами от него не пахло, он никогда не пил и не ел криучи. Он был абсолютное ничто и единственный человек, которому Автарх безоговорочно доверял.
Он пришел с известиями и изложил их коротко и ясно. В сумасшедшем доме на острове в Море Жерцемита произошел бунт. Почти весь гарнизон был уничтожен при обстоятельствах, которые до сих пор выясняются, а пленники сбежали под предводительством человека по имени Скопик.
— Сколько их там было? — спросил Автарх.
— У меня есть список, сэр, — ответил Розенгартен, открывая принесенную с собой папку. — Не досчитались пятидесяти одного человека. Большинство из них — религиозные диссиденты.
— Женщины?
— Ни одной.
— Когда они будут пойманы, их следует казнить.
— Многим из них роль мучеников придется по вкусу, сэр. Решение поместить их в сумасшедший дом было принято как раз исходя из этого соображения.
— Стало быть, они вернутся к своей пастве и вновь будут проповедовать революцию. Мы должны положить этому конец. Кто из них действовал в Изорддеррексе?
— Девять. В том числе отец Афанасий.
— Афанасий? А это кто такой?
— Голодарь, который объявил себя Христом. У него была церковная община рядом с гаванью.
— Он может вернуться туда.
— Это весьма вероятно.
— Все они рано или поздно вернутся к своим приверженцам. Мы должны быть готовы к этому. Никаких арестов. Никаких судов. Тихая и быстрая смерть.
— Да, сэр.
— Я не хочу, чтобы Кезуар об этом знала.
— Я полагаю, она уже знает, сэр.
— Тогда ей надо помешать принять меры, которые могут привлечь к себе внимание.
— Понимаю.
— Все должно быть сделано без огласки.