Отец слушал его с зажмуренными глазами. Теперь он их снова открыл и смотрел на Бока. И я понял, что уже не от охватившего его гнева, а от смятения голос у отца был хриплый:
— …Я слишком стар, чтобы верить таким нелепым словам…
— Но это же правда! Это правда! — воскликнул господин Бок. — Должен ли я в этом (он щелкнул пальцами, потому что не мог вспомнить нужного слова), как это… schwören? — Поклясться?! Должен я поклясться?
Он встал.
— Никогда в жизни я не давал клятв. Все, что я сказал, и без клятвы правда. Но если вы считаете это нужным…
Левой рукой он взял правую руку Ээвы, а правую с выпрямленными пальцами поднял вверх, к нашему низкому потолку. Он смотрел на нас лучистыми светло-голубыми глазами. Он произнес:
— Господом богом и своей честью клянусь: все, что я здесь сказал, правда!
И он выполнил свою клятву. Сразу же пришла в движение огромная машина. Через инспектора казенных поместий Бок выкупил нас за двойную цену. Приказал выдать нам вольные. После чего нам, разумеется, уже не пришлось зависеть от хольстреской мызы. На своих выйсикуских землях он нашел для нас усадьбу в деревне Каавере и велел всем нам туда переселиться. Правда, слово «нам» неуместно. Потому что уже через день на Ээве была купленная в Вильянди городская одежда и ей велено было сложить вещи. Слуге Кэсперу надлежало отвезти ее в Виру-Нигула. Он приехал в Каавере с каретой, сам господин Тимотеус прискакал верхом. Ээва стояла на дворе возле кареты. В городском платье и городских сапожках, будто совсем из другого мира. Происходило прощание. В дверях нашей новой, чужой избы стояла мать с глазами, полными слез. Отец неуверенно похлопал Ээву по плечу и, будто даже не обращаясь к ней, а как-то мимо, произнес: «Сама знаешь, сама решаешь…» И я уже успел пожать ей руку. Господин Тимотеус посмотрел на Ээву и вдруг спросил:
— Ээва, тебе грустно?
И Ээва сказала:
— Конечно, грустно.
Как бы ища помощи, господин Тимотеус смотрел то на одного, то на другого, и неожиданно его до неприятного светлые голубые глаза остановились на мне. Он спросил:
— Ээва, а тебе было бы легче, если бы вместе с тобой поехал твой брат Якоб? — Я видел, что при этой мысли глаза господина Тимотеуса стали еще светлее, я уже заметил, что ему было свойственно мгновенно строить планы, решающие человеческие судьбы, и при этом самому этими планами загораться. — Если он поедет, если он тоже поедет к пастору Мазингу и будет вместе с тобой учиться — будет тебе поддержкой, слугой, опорой? И станет образованным человеком. Как и ты!
Вопрос был решен. Из-за меня ни на минуту не стали откладывать Ээвин отъезд. Ибо великие жизненные планы господина Тимотеуса промедления не допускали. Я тут же попрощался с родителями и уселся рядом с Ээвой в карете, господин Тимотеус скакал рядом верхом.
В выйсикуском поместье нашлась для меня одежда поприличнее, и час спустя вместе со слугой Кэспером и кучером мы отправились в путь в направлении Вирумаа.
Господин Тимотеус махал нам на прощание, он стоял в воротах яблоневого сада, у того кирпичного выбеленного столба, который и сейчас мне хорошо виден отсюда из окна. Потом я слышал, что на следующий день господин Тимотеус отправился в Пруссию, в свой полк. В главную штаб-квартиру Барклая, где он тогда служил. Что касается меня, то должен сказать, что, несмотря на испуг, на внутреннее сопротивление, на ощущение совершенного надо мной насилия (ибо моего согласия никто и не подумал спросить), при всем, что вызывало подавленность, уезжая, я чувствовал, что внутри у меня звенели колокола… Правда, два колокола… низкий и редкий — бум-бум-бум — все пре-да-ешь, как предала Ээва, переметнувшись к господам… И звонкий, чистый, высокий — дон-дин-дон, дон-дин-дон — подарок! подарок! подарок! Просто удивительный, прямо с неба… я стану образованным человеком…
Все тут же, суббота 4 июня
В позапрошлый раз, когда я писал, мне показалось, что мне помешали, и я решил проверить, успею ли я достаточно быстро сунуть тетрадку в тайник. А в воскресенье мой опыт мне очень пригодился. Так как вечером около десяти часов раздался легкий, едва слышный стук в дверь, и ко мне в комнату стремительно вошел наш управляющий Александр Ламинг. Я едва успел сунуть куда следует тетрадку и придвинуть поближе шиллеровского «Валленштейна», будто меня застали над третьим актом трагедии.
Управляющий Ламинг живет вместе с дочерью и служанкой в Кивиялге[6], то есть в старом господском доме, он стоит позади нового со стороны моего флигеля, между парком и яблоневым садом. В левой части Кивиялга живет доктор Робст, о котором я уже упомянул вначале.
6
Kivijalg