Выбрать главу

Когда он впервые попытался осмыслить это обстоятельство, оно показалось до жути странным. Нет, когда у человека две матери — тут ничего странного, с этим он свыкся, но если обе матери живы-здоровы… Вот это точно дикость. Только расспросив других ребят, он понял, что такое случается. От взрослых всего можно ожидать.

Лет с двенадцати, сам того не замечая, он приохотился ухаживать за садом в Ричмонде. Когда приходил садовник, Олбан крутился вокруг него, задавал вопросы, был на подхвате, а иногда брался за лопату и выполнял кое-какие тяжелые работы, если мистера Рейнольдса скручивал радикулит. Он полюбил копаться в земле, его завораживали названия растений и необычайные открытия, которые таил каждый лист, венчик цветка, хрупкий побег и зеленеющий квадратик дерна.

До Кью-Гарденз5 было не так уж далеко. Впервые он поехал туда с родителями прохладным, туманным осенним утром; по какой-то забытой причине он был не в духе и вообще не хотел никуда ехать, вообще не хотел иметь дела с родителями (Кори тоже была с ними, непривычно улыбчивая и послушная, будто бы чувствовала его настроение и нарочно показывала, какая она хорошая), но все же он невольно изумился при виде разнообразия деревьев и кустарников, а также величавого изящества «Пагоды», смутно возвышавшейся в туманной дымке. Потом он увидел оранжереи. Они его просто сразили своим ароматом, теплом, тяжеловатой влажностью и буйством необъятной, благоухающей, сказочной флоры: там были растения со всех концов света, одни — как причудливые карикатуры, другие — как пришельцы из ночных кошмаров или с других планет, и все это пышно цвело под серым английским небом. Над головой, за пеленой тумана, с ревом пролетали реактивные самолеты, направляясь — тоже со всех концов света — в аэропорт Хитроу. Чтобы прочитать надписи на табличках, он наклонял голову, но при этом изображал полное равнодушие, чтобы не показать, до какой степени его захватило увиденное и как много это для него значит. Уже тогда он решил, что сюда надо приезжать почаще.

В восемьдесят четвертом году — ему тогда было четырнадцать и на него сыпались приглашения от многочисленных родственников, живущих по всему миру, от Гарбадейла до Штатов и Дальнего Востока, — его спросили, куда он предпочитает отправиться на каникулы, и он ответил, что хочет поехать в Лидкомб и заняться садом.

К концу лета он заново прикипел к этому месту. Сам особняк был, конечно, хорош, но его привлекали угодья, сады, растения — цветы, кустарники, деревья, овощи, разнотравье газонов и лугов — и всякая живность, которая там кормилась.

Тяга к земле — не без ехидства подкалывали школьные приятели — была несколько подозрительна, и он сам в какой-мере с этим соглашался. Но так уж получилось. Вся эта, казалось бы, непритязательная зелень манила его к себе. Так что волею судьбы он, подросток, ловил настоящий кайф на овощных грядках.

— Значит, на резиновом кольце теперь сидим, Олбан? — спросил дядя Джеймс. — Передай-ка горошек.

— Бедненький мой, — наверное, в пятый раз сказала Лия с другого конца стола. На ее лице мелькнула ободряющая улыбка, а голосе звучало сочувствие.

— Ма-а-а-а-а-ам. — Олбан бросил на нее негодующий взгляд. Но Лия только улыбнулась еще заботливее.

Олбан передал миску с горошком дяде Джеймсу, сидевшему во главе стола.

— Вообще-то, не на кольце, а на подушке, дядя, — сообщил он.

Господи, какой стыд. Олбан с ужасом осознавал, как по-детски — не иначе — прозвучало его воззвание к Лии. Вышло даже не просто «мам», а «ма-а-а-а-ам» — протяжно, как у младенца. Он взглянул на Софи, чтобы посмотреть, не ухмыляется ли она, не хихикает ли, но она лишь накладывала себе добавку пюре.

— Бедняга, — высказалась напрямик тетя Клара. — Аккуратней надо с лошадьми.

Клара, дородная, румяная матрона, всегда носила фартук и прикрывала рыжие — иногда рыжие до тревожности — волосы косынкой. Олбан не припоминал, чтобы когда-нибудь видел ее с непокрытой головой.

— Доктор говорит, серьезных повреждений нет, — объявил Энди.

Отец Олбана настоял на том, чтобы присутствовать при осмотре. Это тоже вызвало неловкость, хотя Энди искренне переживал за сына. А доктором оказалась молодая женщина. Невыносимо стыдно.

— То есть продолжению рода ничто не угрожает, так я понимаю? — спросил дядя Джеймс отца Олбана.

Дядя Джеймс был чудаковатым субъектом. В отличие от нормальных фермеров он ходил в вельветовых брюках и жилете поверх рубашки в желтую клеточку, что делало его еще более грузным. У него были густые вьющиеся черные волосы, румяные щеки и солидное брюшко.

Энди только улыбнулся. По сравнению с шурином отец Олбана выглядел еще хоть куда: подтянутая фигура, почти прямые темные волосы с проседью. У него было добродушное лицо с морщинками вокруг глаз, отчего казалось, что он всю жизнь улыбался, но порой — если застать его в одиночестве, когда он сидел, глядя в никуда, — от этих морщинок он, наоборот, выглядел очень грустным, пока не спохватывался, что на него смотрят.

— До свадьбы заживет, правда, золотко? — сказала Лия, улыбаясь Олбану.

Его мачеха была худощавой и бледной, но отличалась веселым нравом, какой ассоциируется с людьми вдвое толще. Свои пышные вьющиеся светлые волосы она сама называла «королевской короной». А еще, как, к величайшему смущению Олбана, заметил один из его школьных приятелей, у нее были обалденные — для ее возраста — сиськи.

— Заживет, — пробормотал он и, склонившись над тарелкой, принялся срезать жир с краев свиной отбивной.

— Надеюсь, Олбан, перед моей девочкой ты не вел себя как Гелдоф?6 — сказал дядя Джеймс, обильно поливая свою тарелку яблочным соусом.

— Как, простите?

— Не ругался, как этот Гелдоф? Конечно, получив копытом в пах, человек обычно не стесняется в выражениях, это понятно, но все же надеюсь, что ты сумел удержаться от сквернословия в присутствии моей дочери.

— Джеймс, прошу тебя. — Софи со значением вытаращила глаза.

Отец Софи демонстративно повернулся на стуле и посмотрел в сторону двери.

— Еще кто-то пришел? — спросил он, грозно хмурясь. — Кому-то сказали «Джеймс»?

— Папа, пап, отец, папа, — с досадой процедила Софи.

— А! Я тут! — сказал дядя Джеймс, поворачиваясь обратно. — Извини, дочка.

— Будьте спокойны, дядя: я и дышать-то не мог, не то что ругаться, — заверил его Олбан. — Нежный слух вашей дочери не пострадал.

Софи фыркнула. («Доченька, это еще что? — не удержалась ее мать. — Ты ж не лошадь».)

— Я свободно ругаюсь на трех языках, — с лучезарной улыбкой сказала Софи. — Милая мамочка, дорогой папочка.

Дядя Джеймс качал головой:

— Чудила все-таки этот Гелдоф. Право слово. В какой там он группе-то играл? «Городские кисы»?

— «Крысы», — поправил Олбан.

— Во-во, — согласился дядя Джеймс. — Я ушам своим не поверил, когда он стал прилюдно выражаться. Прямо с экрана.

— Пап, это было месяц назад, — возмутилась Софи. — Ты когда-нибудь успокоишься? Ну ругнулся и ругнулся, однако это помогло: он заставил-таки людей отдать на благое дело «сраные деньги».7

На последних двух словах она расширила глаза, понизила голос и неплохо передразнила ирландский акцент. Кори, младшая сестра Олбана, исключительно вредная в свои восемь лет, только пискнула от возмущения. Олбан, невольно рассмеявшись, чуть не подавился отбивной.

— Ну это уж слишком, юная леди, — сказал неожиданно ставший серьезным дядя Джеймс, заливаясь краской и показывая вилкой на Софи. — Мы за обеденным столом.

— Сам-то ты сколько тогда пожертвовал на «Лайв-эйд», папочка? — спросила Софи, и Олбан готов был поклясться, что она захлопала ресницами.

— А вот это, честно сказать, не твоего ума дело, — ответил дядя Джеймс своей дочери и осклабился.

— Ну, — многозначительно протянула Софи, — я лично отдала все, чтобы было скоплено за целый год на поездку в горы.

— То есть угрохала все деньги, которые я тебе дал, чтобы ты поехала кататься на лыжах?

вернуться

5

Кью-Гарденз, или Королевский ботанический сад, — излюбленное лондонцами место прогулок и обширный научно-исследовательский центр. На его территории находятся также павильоны, музеи и образцы архитектуры сэра Уильяма Чемберса.

вернуться

6

Боб Гелдоф — ирландский певец, автор песен, актер и общественный деятель, лидер группы Boomtown Rats. Наиболее крупная роль в кинематографе — Пинк в фильме «Стена» группы Pink Floyd. Был также известен тем, что использовал сильные выражения и нецензурную лексику перед любой аудиторией.

вернуться

7

…заставил-таки людей отдать на благое дело «сраные деньги». — Имеется в виду фраза, произнесенная Бобом Гелдофом во время благотворительной акции, проходившей на телевидении.