О влиянии же Китая на Японию, культура которой полна переосмысленных заимствований из китайской, не стоит и говорить: все слишком очевидно, несмотря на глубокие долговременные политические расхождения между двумя странами и глубокое недоверие (в самом лучшем случае) между народами.
Все мы знаем, что именно в Древнем Китае впервые в истории человечества были изобретены порох, фарфор, ракеты, компас, бумажные деньги и многие другие привычные нам сегодня достижения техники. Однако мы редко задумываемся о специфических особенностях культуры, которая практически не допустила массовое практическое применение этих выдающихся достижений: из всех выдающихся технических достижений китайской цивилизации лишь бумажные деньги использовались в массовом порядке не для развлечений.
Шокирующим представляется сегодня завершение китайского мореходства. Его достижения феноменальны: уже в 1420 году на китайских картах был вполне точно нанесен даже юго-западный берег Африки. Великий мореплаватель Чжэн Хэ (евнух и мусульманин по вероисповеданию) не просто занимался дипломатией и торговлей, но свергал местных правителей на Суматре и Шри-Ланке, отправляя непокорных в Китай. Его седьмая экспедиция (1431–1434 годы), в ходе которой он и умер, задолго до Васко да Гамы достигла восточного берега Африки (в районе Сомали; при этом китайские мореходы зашли и в Красное море).
Однако именно на основе результатов семи экспедиций Чжэн Хэ правители Китая сделали окончательный вывод о бессмысленности дальних морских экспедиций и бесперспективности контактов с большинством ближних и, особенно, с дальними соседями. Дорогостоящие морские экспедиции были прямо запрещены, а уникальный океанский флот (корабли которого превосходили современные им европейские суда по масштабам и не уступали по мореходным качествам) уничтожен. В результате самоустранения Китая маршруты, проложенные китайскими мореплавателями в Индийском океане (информацию о которых хранили китайские общины), затем использовались европейскими колонизаторами.
Тем не менее, будучи полностью самодостаточным и рассматривая себя как средоточие цивилизованности всего человечества, Китай процветал. В XVIII веке, накануне его болезненного «вскрытия» западным колониализмом, на его долю, по оценкам, приходилось около 30 % всей мировой экономики.
В частности, по имеющимся расчетам[1], в 1750 году Китай производил 32 % мирового ВВП. На долю Индии приходилось в то время 24 %, а на Англию, Францию, Россию, германские и итальянские государства в совокупности – лишь 17 %.
В XVIII веке Китай вступил в полосу жестоких внутренних раздоров, гражданских войн и фактического разрушения государства, продолжавшуюся весь XIX век и окончательно преодоленную лишь Мао Цзэдуном, восстановившим единство государства (именно в этом заключалась его главная историческая заслуга, вполне очевидная с китайской точки зрения и невидимая для отечественного, долгое время чрезмерно идеологизированного, взгляда).
Поразительно, но к 1830 году, когда европейский капитализм осуществил грандиозный рывок, доля Китая в мировом ВВП снизилась незначительно – всего лишь до 29 %; правда, кардинально увеличившаяся доля пяти европейских стран достигла такого же уровня. При этом Великобритания производила 9,5 % мирового ВВП, что с учетом разницы в численности населения (18 млн. чел. в ней по сравнению с 400 млн. китайцев) означало более чем семикратное превышение душевого уровня ВВП.
Самоизоляция, феодальная отсталость, бюрократическая окостенелость Китая не позволили ему сопротивляться натиску империалистических колонизаторов, и к 1900 году его доля в мировом ВВП рухнула до 6 % (а Индии – вообще до 1,7 %). Пять европейских стран производили 54,5 % мирового ВВП: Великобритания – 18,5 %, Германия – 17,9 %, Россия – 8,8 %, Франция – 6,8 %, Италия – 2,5 %; доля США уже тогда составляла сопоставимые с нынешними 23,6 %, а Япония в результате революции Мэйдзи практически догнала Италию – 2,4 %.
В 1970–1985 годах доля Китая в мировой экономике, по данным МВФ[2], составляла лишь 2,4–2,6 % (доля Индии – 1,7–1,9 %), а в 1990 году, несмотря на позитивную динамику первого этапа экономических реформ, и вовсе снизилась до 1,7 % (Индии – до 1,4 %). Доля США в то же двадцатилетие колебалась между 23,7 и 32,9 %, доля крупнейших европейских экономик – Германии, Великобритании, Франции и Италии – между 15,8 и 21,1 %, а доля Японии более чем удвоилась, увеличившись с 6 до 13 %.
2
Данные рассчитаны на основе обменных курсов национальных валют, которые дают более полное представление о месте стран в глобальной конкуренции, так как, в отличие от паритета покупательной способности, учитывают страновые риски (с точки зрения доминирующего американского капитала, становящегося основой глобального капитала). Поэтому в условиях глобальной конкуренции представляется полностью оправданным переход от сопоставления стран по паритету покупательной способности к их сопоставлению по рыночным обменным курсам валют. Для сохранения сопоставимости отметим, что доля Китая в мировой экономике по паритету покупательной способности выросла за 1980–1990 годы с 2,2 до 3,9 %, а доля Индии – с 2,5 до 3,2 %.