74-75. Ведь если желаемое мыслится как постепенное избавление от этих трех, то там, где сохраняется Атман, они [также сохраняются, пусть и] в тонком состоянии, освобождение же воображается [сообразно твоему учению] уже наступившим при наличии [лишь] „утончения“ пороков души, бездействия сознания и долголетия.
76. И если считается, что оно есть избавление от самости, то при наличии Атмана это избавление наступить не может.
77. Не освобожденный от таких качеств, как размышление и прочие[417], он не может быть бескачественным, а потому при отсутствии „бескачественности“ нельзя говорить и о его освобожденности.
78. Ведь носитель качеств не может выйти за их пределы — не наблюдается же огонь, лишенный цвета и жара.
79. Воплощенного не может быть до тела, а носителя качеств до качеств, а потому воплощенный и будучи вначале освобожденным, будет закабален снова[418].
80-81. А если „познающий поле“ лишен тела, то он или познающий, или непознающий. Если познающий, то у него должно быть и познаваемое, а при наличии последнего он не освободится. Если же непознающий, то зачем вам измышлять [еще] Атмана, ибо и помимо Атмана [прочно] установлена бессознательность таких вещей, как полено, стена и т. д.
82. И если [в твоем учении] устранение все большего и большего считается желаемым, то думаю, что при устранении всего и будет достижение цели!»[419].
83. Так, познав учение Арады, не удовлетворившись им и распознав его непоследовательность[420], царевич покинул [его].
84. Желая услышать нечто высшее, он направился в обитель Удраки, но вследствие и его приверженности Атману, не принял и его воззрения.
85. Ведь молчальник Удрака, познав пороки и сознания, и сознающего, допускал нечто высшее, чем ничто — путь, ведущий за пределы и сознания, и не-сознания[421].
86. И поскольку сознание и не-сознание имеют соответствующие тонкие объекты, то должно быть еще нечто как не-сознающее и не-несознающее, и к этому направилось устремление [Удраки].
87. И поскольку интеллект в том [состоянии] устойчив и нигде не блуждает, тонок и неподвижен, в нем нет ни сознательности, ни бессознательности.
88. Но поскольку достигнув даже этого, вновь возвращаются в этот мир, бодхисаттва, желая высшего, покинул и Удраку.
89. Оставив же его обитель и определившись на достижение высшего, направился в обитель царственного риши [по имени] Гайя, именуемую «Нагари»[422].
90. Здесь [этот] молчальник[423] с чистым усилием и желанием уединения устроил себе жилище на чистом берегу Найранджари.
91. И увидел пять отшельников, подвизавшихся в [строгой] аскезе и гордившихся контролем над [своими] органами чувств.
92. И те отшельники, также увидев [его], приблизились к нему, желая освобождения — как объекты чувств [сами устремляются] к тому, кто приобрел заслугой богатство и здоровье.
93-94. И они служили [ему] почтительно, [во всем были] послушны вследствие [своей] дисциплины и находясь в его власти как ученики — подобно тому, как резвые органы чувств [служат] уму, пока он предпринимал трудные подвиги голодовки, полагая, что это должно быть [правильным] средством прекращения смертей и рождений.
95. Желая успокоения, он шесть лет истощал себя в многообразных практиках поста, трудных для человека.
96. И желая достичь другого берега [реки] сансары, он во время питания довольствовался несколькими зернышками колы[424], сезама и риса.
97. То, чего лишалось его тело посредством аскезы, вновь восполнялось через пламень [той же аскезы].
98. Хотя он и был истощен, его слава и величественность отнюдь не истощались, давая радость глазам других — подобно тому как месяц в начале светлой половины осени [дает радость] лотосам.
99. С одними лишь кожей и костями, лишенный всякого жира, плоти и крови, он сверкал, однако, подобно океану с неистощимой глубиной.
100. Затем [великий] молчальник с телом, истощенным очевидно бессмысленной тяжкой аскезой, боясь дальнейшего «становления»[425] и решив [достичь] просветления, осмыслил следующее:
101-102. «Это дело не ведет ни к бесстрастию, ни к пробуждению, ни к освобождению — таково твердое правило, обретенное мною у корней дерева джамбу. И [все] это не может быть достигнуто тем, кто расслаблен». И с этим пришедшим к нему желанием он вновь стал думать, как бы усилить свое тело:
417
В тексте: saṃkhyādibhiramuktašca… Слово saṃkhyā, означающее в первую очередь «число» (отсюда и название традиции санкхьи — «то, что основывается на исчислениях начал»), в текстах «Махабхараты» очень нередко имеет значение «размышление». Скорее всего, оно имеет таковое значение и здесь: Будда, вероятно, подразумевает, что Атман именуется у Арады Каламы «познающий поле» (см. выше).
418
Аргумент Будды состоит, вероятно, в том, что если Атман определяется как «воплощенный» или «обладатель тела» (dehin), то он на самом деле не может избавиться от связи с телом (подобно тому как огонь не может избавиться от жара) и, следовательно, от сансары (даже если возникает иллюзия его временного освобождения).
419
Будда хочет сказать, что, поскольку Арада поэтапно освобождает Атмана от всех жизнепроявлений, в том числе познания, воления, желания (которые берут на себя отдельные диспозиции сознания — см. выше), то было бы последовательно вообще отказаться от его существования, полностью заместив его автономными психоментальными функциями, что и осуществилось в буддизме.
421
Сознание в месте, посвященном Удраке, обозначается как saṃjñā, не-сознание — как asaṃjñā.
422
Слово nagarī равнозначно по смыслу слову nagara — «город» [Monier Williams, 1970. P. 525]. Почему лесная обитель должна была иметь такое однозначно «урбанистическое» название, не совсем понятно.
423
Речь идет о Будде, хотя по контексту предыдущего стиха можно было бы предположить, что и о «царственном риши» Гайе.
424
Плод дерева кола, которое соответствует Zizyphus Jujuba и упоминается в «Чхандогья-упанишаде» VII. 3. 11.