В бесчисленных сказочных образах воспроизводится это душевное движение жалости, которое торжествует над животным эгоизмом. И жалость к «меньшей братии» не ограничивается тем, что человек воздерживается от ее истребления и пожирания. Животные ждут от него, чтобы он дал им новый закон жизни, чтобы умиротворил и их взаимные отношения. На эту тему есть в сказке много интересных вариантов. Идет по полю Федор Тугарин и видит, волки бьются из‑за кости; он им поделил. Дальше видит он — пчелы бьются из‑за меда, раки бьются из‑за икры; он и им поделил. Звери за то благодарили и спасли Федора от гибели, уготовленной ему бабой–ягой [66]. В другой сказке царевич, поделивший падаль зверям, птицам, гадам и муравьям, за эту услугу получил от них волшебный дар — оборачиваться, по желанию, ясным соколом или муравьем [67]. Тут мы видим чудесное сочетание магии с симпатией: человек получает дар перевоплощаться в образ той самой твари, которую он пожалел.
Сознание единства всей твари в радости и печали вызывает тот коренной перелом в человеческом настроении, который выражается в сказке о Царевне–Несмеяне. Жила она — красовалась «в царских палатах; в княжьих чертогах, в высоком терему». Какое ей было житье, какое приволье, какое роскошье! Всего много, все есть, что душа хочет; а никогда она не улыбалась, никогда не смеялась, словно сердце ее ничему не радовалось. Царь–отец обещал отдать в жены Несмеяну тому, кто сумеет ее развеселить, но никому это не удавалось. В том же царстве был–жил честный работник, который одного боялся — получить лишнее за свой труд и за три года труда взял с хозяина всего три копейки. Попросила у него мышка: «Ковалек, ковалек, дорогой куманек, дай денежку, я тебе сама пригожусь». Дал он ей денежку. Потом попросил того же жук лесной, и сом водяной; работник и им роздал по денежке. Потом очутился он пред царскими палатами, «у окна Несмеяна–Царевна сидит и прямо на него глядит. Куда деваться? Затуманилось у него в глазах, нашел на него сон, и упал он прямо в грязь. Откуда ни взялся сом с большим усом, за ним жучок–старичок, мышка–стрижка: все прибежали, ухаживают, ублаживают: мышка платьице снимает, жук сапожки очищает, сон мух отгоняет. Глядела, глядела на их услуги Несмеяна и засмеялась. — Кто, кто развеселил мою дочь, — спрашивает царь. Тот говорит: я; другой: я. Нет! — говорит Несмеяна–царевна: — вот этот человек! — указала на работника» [68].
Одно и то же страдание, один и тот же плен гнетет и бессловесную тварь, я человека; отсюда своего рода круговая порука, их связывающая; с одной стороны, человек освобождает животное — «отпускает его на волю» или избавляет от заклятия; с другой стороны, когда человек попадает в плен враждебным ему злым силам, он не может освободиться без содействия животного. С этим связана наклонность видеть в животном оборотня, т. е. своего же брата человека, который томится в зверином образе до поры, до времени, пока не явится добрый человек–освободитель, который его пожалеет, или доколе не исполнится срок заклятия. Наиболее ярким выражением этой мысли служит сказка о Царевне–Лягушке, коей жизнь таинственною связью связана с судьбами Ивана–богатыря. «Слушай, — сказала ему лягушка, — стрела твоя попала ко мне, ты должен взять меня замуж; а не возьмешь за себя — не выйдешь из этого болота». И с помощью лягушки богатырь отбывает положенную службу, по совершении которой и он освобождается, и она возвращается в свой человеческий образ прекрасной царевны» [69].
Мне нет надобности напоминать о бесчисленных вариациях на ту же тему, которые имеются у всех народов. Есть общеизвестные образцы таких сказок об оборотнях: их всякий без труда может припомнить. Здесь важно вскрыть лишь то общее переживание духовного опыта, которое выражается во всех этих образах. Это прежде всего живое, непосредственное ощущение единства мировой жизни в человеке и в животном [70]. С одной стороны, человек чувствует в себе животное, ощущает непрерывную и страшную возможность впасть в животный мир, завыть по волчьи, захрюкать свиньею, или гадом поползти по земле. С этой точки зрения оборотничество выражает собою великую жизненную правду. Зверочеловечество есть реальный факт нашей жизни: в мире подчеловеческом действительно есть та темная бездна, которая нас в себя втягивает. Помимо оборотней есть и другое напоминание об этой опасности — образы получеловеческие, полузвериные, которые встречаются в изобилии в мифологиях и сказках всех народов: сатиры и лешие с козлиными рогами и копытами, русалки с рыбьими хвостами, кентавры и т. п.
70
Это же ощущение выражается и в тех сказках, где человеку открывается язык птиц, зверей и трав, № 139 и № 140.