О преподавателях и преподавательницах младшего класса я ничего сказать не могу — мало сохранила их в памяти. Помню только учительницу русского языка Никифорову, очень толково и понятно преподававшую русский язык. Ей мы обязаны тем, что наша орфография не хромала.
На иностранные языки уже с младшего класса было обращено особое внимание. Кроме уроков нам иначе не позволяли говорить — и между собой, и с классными дамами — как по-французски в дежурство m-lle Бюсси, и по-немецки — в дежурство m-lle Гаген. Благодаря этому приобрели практическое знание языков не только знавшие их до поступления, но и начавшие изучать их в институте. Ко времени выпуска почти все свободно и бегло говорили по-французски и очень порядочно по-немецки. Меньшим успехом немецкий язык обязан тому, что мы его не любили.
Для поощрения каждое воскресенье и праздник девочкам младшего класса раздавали ленточки или, верней, тоненькие шнурочки с кисточками на конце — голубой за хорошее поведение, а красный — за успехи в науках. Не помню, продолжалось ли это и в старшем классе. <...>
Вдруг разнеслась весть о болезни, а затем — о кончине 18 марта 1855 года императора Николая Павловича. Горько плакали воспитанницы. Все члены царской семьи, часто посещая нас, очень баловали нас вниманием, но ни от кого институтки не видели столько ласк и забот, как от государя Николая Павловича. Всегда у него находилась милая шутка, доброе слово для них, а потому больно было думать, что его уже нет.
Последний раз мы видели государя на пожаре у нас. Загорелся Белый зал. Он соединялся с главным зданием института не очень широким проходом. Это бы, кажется, должно было дать надежду, что пожар далеко не пойдет, но огонь могло перекинуть, а потому начальница приказала всем институткам надеть, на всякий случай, салопы (известные под названием «клоки»), безобразные капора и идти в церковь, самое отдаленное от зала место, имевшее отдельный выход на улицу. Как только пожар был замечен, о нем немедленно дано было знать государю, и он тотчас же приехал и оставался на пожаре, пока не удалось отстоять все постройки и пожар не стал затихать.
Желая успокоить институток, государь пришел в церковь. Мы его обступили, и он шутил с нами, говоря, что мы совсем не храбрые, так как испугались такого маленького пожара.
Весь институт оделся в траур по случаю кончины государя.
Она совпала с переходом нашим в старший класс. Как всегда, были экзамены, по окончании которых 26 апреля лучшим ученицам были розданы награды — книги. Мы сбросили зеленые платья и надели коричневые и с того времени формально считались состоящими уже в старшем классе. Какую радость испытали мы! С нами стали обращаться как со взрослыми, допускали пользоваться большей свободой, стали вывозить нас, хотя очень редко, но и это было большим развлечением. Так, возили нас: смотреть панораму въезда государя императора Александра Николаевича в Москву на коронацию[49]; в Эрмитаж, где мы осматривали все редкости; каждую Масленицу ездили мы в придворных каретах под балаганы; наконец, лучших воспитанниц возили на акты: одних в Смольный, других в Екатерининский институт. К последним принадлежала и я[50].
С переходом в старший класс стали изменяться методы преподавания. Так, при изучении как иностранной, так и отечественной литературы нас стали знакомить с произведениями их. Господа Миналь, Розе и учитель русской словесности (фамилии его не помню) стали устраивать вечерние чтения. Эти чтения мы очень любили.
Преподавали у нас естественную историю и физику на русском языке. Был у нас физический кабинет, и мы с большим интересом присутствовали на опытах. <...> Недурно знали мы и математику, в пределах тогдашних требований. <...>
Но самым любимым нашим предметом была история, благодаря талантливому лектору Михаилу Матвеевичу Стасюлевичу. Молодой тогда адъюнкт-профессор, он, увлекательно читая, умел сосредоточить внимание воспитанниц и глубоко заинтересовать их. А тонкая ирония, в случае незнания урока или неудачного ответа, заставляла всех без исключения готовиться к классу. Лекции Михаила Матвеевича приходилось записывать и составлять для класса, который их переписывал, по исправлении Михаилом Матвеевичем. <...> У меня до сих пор хранится объемистая тетрадь с собственноручной надписью Михаила Матвеевича на заглавном листе: «Исторический сборник отдельных рассказов, анекдотов, характеристик и объяснений к общему курсу всемирной истории». Хорошей поверкою наших знаний была предложенная им работа составить «Реку времени» как по древней, так и по средней истории, с чем нам удалось удачно справиться.
50
В дореформенное время выпуски в институтах чередовались: один год выпускали воспитанниц в Смольном, другой — в Екатерининском, третий — в Патриотическом.