Восстание в Париже по старым методам в настоящее время не имеет никаких шансов на успех.
В 1830 г. одного лишь народного порыва было достаточно для того, чтобы ниспровергнуть правительство, захваченное врасплох и поверженное в ужас вооруженным восстанием — неслыханным и непредвиденным событием. Это было пригодно лишь для одного раза. Урок пошел на пользу правительству, которое, будучи создано революцией, осталось все же монархическим и контрреволюционным. Оно принялось за изучение уличной войны и вскоре вернуло себе в этом деле естественное превосходство искусства и дисциплины над неопытностью и неорганизованностью. Однако, скажут нам, народ победил в 48 г. методами 1830 г. Допустим, но не будем обольщаться. Февральская победа — лишь случайная удача. Если бы Луи-Филипп серьезно защищался, перевес остался бы на стороне мундиров.
Доказательством этому служат июньские дни. Тогда-то можно было видеть, сколь гибельна была тактика или, лучше сказать, отсутствие тактики восстания.
Никогда восстанию не представлялось лучшего случая: оно имело десять шансов против одного. С одной стороны, правительство в состоянии полной анархии, деморализованные войска; с другой — единодушно восставшие рабочие, почти уверенные в успехе.
Почему же они потерпели поражение? Из-за отсутствия организации. Для того, чтобы выяснить причины поражения, достаточно проанализировать их стратегию.
Восстание вспыхнуло. Тотчас же в рабочих кварталах возводятся баррикады, они сооружаются где попало, на удачу, во множестве пунктов. Пять, десять, двадцать, тридцать, пятьдесят человек, случайно соединившихся, в большинстве невооруженных, начинают опрокидывать экипажи, разбирать мостовые и нагромождать посередине улиц и на перекрестках кучи камней. Большинство подобных заграждений вряд ли оказалось бы препятствием для проезда кавалерии. Порою, соорудив несовершенные укрепления, строители удалялись в поисках ружей и снаряжения.
В июне насчитывали более шестисот баррикад. Не более тридцати из них выдержали на себе всю тяжесть боя. Остальные девятнадцать из двадцати не дали ни одного выстрела. Вот где разгадка победоносных бюллетеней, которые с треском повествовали о захвате пятидесяти баррикад, на которых не было ни души.
В то время, как одни подымают уличные мостовые, другие мелкие группы идут разоружать караулы или захватывают порох и оружие у оружейных мастеров. Все это выполняется без согласованности и руководства, по прихоти каждого.
Мало-помалу, однако, некоторое число баррикад более высоких, более мощных, лучше построенных привлекает к себе большинство сражающихся, которые там и сосредоточиваются. Не расчет, но случай определяет расположение этих главных укреплений. Лишь некоторые из них по какому-то воинскому наитию, впрочем вполне понятному, занимают значительные выходы улиц.
В течение этого первого периода восстания собираются в свою очередь войска. Генералы изучают донесения полиции. Они воздерживаются до получения определенных данных от военных действий, не желая потерпеть неудачу, которая деморализовала бы солдат. Лишь вполне ознакомившись с расположением инсургентов, они стягивают полки к различным пунктам, которые становятся базой для операций.
Армии стоят друг против друга. Взглянем на их образ действий. Здесь-то и обнаружатся дефекты народной тактики, являющейся основной причиной поражения.
Нет ни руководства, ни общего командования. Нет даже согласованности между сражающимися. У каждой баррикады своя особая группа, более или менее многочисленная, но всегда изолированная. Насчитывает ли она десять или сто человек, она не имеет никакой связи с другими постами. Часто нет даже начальника для руководства защитой; если же он имеется, то его влияние сводится почти к нулю. Солдаты действуют каждый по-своему. Одни остаются на месте, другие уходят и приходят, как кому вздумается. Вечером отправляются спать.
Вследствие этих непрерывных хождений взад и вперед, число присутствующих граждан часто меняется на треть, на половину, иногда даже на три четверти. Никто ни на кого не может рассчитывать. Отсюда вскоре неверие в успех и упадок духа. О том, что происходит в других местах, ничего неизвестно. Это никого и не беспокоит. Циркулируют слухи (canards) то мрачные, то розовые[5]. Спокойно слушают пушечные выстрелы и ружейную стрельбу за стаканом вина у прилавка виноторговца. О том, чтоб пойти на помощь осажденным позициям, никому не приходит в голову: «Пусть каждый защищает свой пост, и все пойдет хорошо» — говорят наиболее стойкие. Это своеобразное рассуждение об'ясняется тем, что большинство инсургентов сражается в своем собственном квартале (капитальная ошибка, следствия которой гибельны между прочим и потому, что за поражением следуют доносы соседей).
5
Вот «утка», самая популярная на баррикадах в июне 48 г.: Коссидьер находится в таком-то месте с тридцатью пушками. Само собой разумеется, что такое место находилось всегда в другом конце Парижа. Это не важно. Инсургенты понимали необходимость главаря и, не имея ни одного, выдумывали воображаемого.
В этот момент Коссидьер, послуживши делу реакции, стал в свою очередь предметом ненависти роялистов. За неимением других сражающиеся взяли его себе генералом.
К несчастью, пушки Коссидьера появлялись лишь у буфета Национального собрания (