Аристотель считал, что у людей есть «разумные души», а у остальных животных – только «перемещающиеся души», что заставляет их двигаться вперед, не задумываясь, к размножению и выживанию.
Эта общая идея господствовала в западном мире на протяжении двух тысячелетий и была пересмотрена в XVII веке французским философом и ученым Рене Декартом, который считал, что тела животных – это сложные механизмы, результаты процессов физики и химии, популяризируя понятие «живая машина»[44].
Идея заключалась в том, что «жизненные явления, как и все другие в физическом мире, поддаются механическому объяснению»[45], как выразился биолог Томас Хаксли двести лет спустя, в 1874 году. Ход времени только укрепил позицию Декарта в науке, поскольку каждое новое достижение эпохи, казалось, подтверждало ее. Физиология и анатомия сделали важнейшие открытия о том, как работает организм: как мы перевариваем пищу, дышим и двигаемся. Каждое из них оказалось достаточно механистическим. Европейские ученые считали, что они стоят на пороге открытия самой жизненной силы, которая, несомненно, окажется всего лишь еще одним механическим компонентом, как кровь или кость. Это была эпоха чудовища Франкенштейна: если правильно соединить части, можно получить жизнь в чистом виде.
Но люди, несмотря на механическую природу тел, обладали здравым смыслом и душой, что было трудно объяснить, но отличало их от других животных. Собаки же, как тогда считалось, этим набором не обладали. То, как собака воспринимает окружающую среду или даже испытывает ощущения, не считалось по-настоящему сознательным опытом, а относилось скорее к отточенным автоматическим рефлексам. Любое проявление боли, например лай, считалось тем же самым: просто рефлексом. Все это воспринималось как научные факты. А механическая основа животных снимала с людей всякую вину, когда они препарировали их живьем для научного изучения.
В 1800-х годах вивисекция, как ее называли, снова вошла в моду и привела к появлению новых научных знаний. Английский физиолог Уильям Гарвей стал первым европейцем, который благодаря препарированию живых животных точно описал процесс кровообращения. (Ибн ан-Нафис[46], арабский врач из Дамаска, опередил его, точно описав легочное кровообращение за триста лет до этого.) Клод Бернар, знаменитый французский физиолог, предположительно в 1860-х годах вскрыл жившую в его семье собаку при жизни. История гласит, что жена и дочери Бернара, вернувшись домой и обнаружив, что он натворил, ушли из дома и присоединились к раннему обществу противников вивисекции. Препарирование животных вышло из моды не потому, что наука изменила свое мнение, а потому, что первые общества защиты животных – в большинстве случаев возглавляемые женщинами – выступили против нее.
История о том, как до недавнего времени относились к животным, полезна для нашего повествования о растениях, поскольку служит ярким примером того, как неустойчиво научное мнение. Она также показывает, как философия и этика могут вмешиваться в отношение к существам, не относящимся к миру людей. Если бы все зависело от науки, то, скорее всего, потребовалось бы гораздо больше времени (если бы оно вообще потребовалось), чтобы считать животных достойными хоть какого-то подобия гуманного обращения. Сейчас мы не слишком задумываемся о том, что порой наделяем некоторых животных интеллектом и считаем их личностями. Мы также решили, что причинять им вред жестоко. Конечно, мораль, диктующая нам, что можно или нельзя делать с животными, все еще позволяет многое, и среди некоторых видов мы выделяем любимчиков. Но дело лишь в том, что сейчас существует этика гуманного обращения, которой прежде не было, и мы воспринимаем ее как нечто само собой разумеющееся.
На самом деле ученые, которые уверяли, что животные наделены сознанием, стали говорить об этом уже после того, как в нашу жизнь вошел интернет. В 1976 году зоолог по имени Дональд Гриффин опубликовал книгу «Вопрос о сознании животных», в которой утверждал, что к проблеме наличия сознания у животных следует относиться серьезно. В 1944 году он и его коллега открыли, что летучие мыши ориентируются с помощью эхолокации[47]. Проведя всю жизнь в наблюдении за этими существами, он убедился, что у них есть внутренний мир. По его словам, они способны при изменении внешних условий гибко реагировать на обстоятельства или менять свое поведение, что является отличительной чертой настоящего интеллекта. Он наблюдал, как летучие мыши разрабатывают хитроумные методы поиска пищи; они явно принимали решения на лету и проявляли многие из тех же способностей к решению проблем, что и люди. Мышление и разум животных должны изучаться на законных основаниях, утверждал Гриффин. В конце концов, несмотря на расцвет нейронауки, никто до сих пор не нашел ни одной уникальной для человека части мозга, которая наделяла бы его этим святым «сознанием». Не пора ли разделаться с этим призраком?
45
«жизненные явления, как и все другие явления физического мира, поддаются механическому объяснению»: Thomas Huxley, «On the Hypothesis that Animals are Automata, and Its History», Nature 10 (1874): 362-66.
46
Ибн ан-Нафис ‹…› опередил его: Mohd Akmal, M. Zulkifle, and A. H. Ansari, «Ibn Nafis-A Forgotten Genius in the Discovery of Pulmonary Blood Circulation», Heart Views: The Official Journal of the Gulf Heart Association 11, no. 1 (2010): 26.
47
летучие мыши ориентируются с помощью эхолокации: Carol Kaesuk Yoon, «Donald R. Griffin, 88, Dies; Argued Animals Can Think», New York Times, November 14, 2003.