После формулирования принципов «официальной народности», то есть официального национализма, граф Уваров приступает к созданию институциональной платформы для будущего использования русского национализма как инструмента легитимации монаршей власти и политической мобилизации населения. В качестве мнимого источника государственного национализма было взято этническое большинство – русские. В университетах начали создавать кафедры русской истории и словесности. К созданию официального исторического нарратива были привлечены старые церковные идеи о единстве Великой, Малой и Белой Руси. Российский историк Николай Устрялов в это же время пишет «единый учебник» для гимназий, в котором высказывает одну из ключевых идей русского официального национализма: борьба России с Польшей носит характер возвращения прежних, утраченных «русских территорий». Другой важнейшей частью новой имперской идеологии становится курс на русификацию окраин, в том числе и неславянских. А. Миллер констатирует:
Русский национализм как общественное настроение и «официальный национализм» самодержавия представляют собой тесно связанные, но самостоятельные явления, иногда идущие рука об руку, но не менее часто и конфликтующие[107].
Спускаемый сверху имперский русификаторский проект постепенно находил своих сторонников, которые уже без участия государства поддерживали и одобряли необходимость русификаторских усилий. Так, известнейший и влиятельный публицист эпохи Великих реформ Михаил Катков, отзываясь на Польское восстание 1863 г., рассматривал русских как имперскую нацию, вступление в которую открыто через механизм культурной ассимиляции[108]. Согласно этому проекту, «трансформация империи предполагалась как создание национальной метрополии – с имперской политикой в отношении окраин: политика “гегемонии” в отношении Финляндии и Польши и колонизационная политика в отношении “восточных” и “южных” колоний»[109].
Отождествление империи с русским национализмом имело далеко идущие последствия. Это была попытка трансформировать быстро архаизирующуюся имперскую государственность в империю, опирающуюся на русское «национальное ядро»[110]. В условиях континентальной империи это вело к возникновению конфликтов, ситуации соревнования между различными националистическими проектами: украинским, польским, позже белорусским и собственно русским имперским. Сознательно или нет, но имперское руководство, страшась революции, способствовало превращению русского национализма в сугубо этнический. При этом национализм этнического большинства оказался заложником империи. Если первоначально идея нации противопоставляется имперскому «дремотному неразличению наций»[111], то русский национализм оказался силой, призванной удержать империю от распада. Именно поэтому в российской научной литературе часто вместо «официального национализма» используют термин «имперский национализм» – спущенный сверху, он на долгое время стал основой дискурса русского национализма.
Из-за этого произошло событие, до сих пор мало осмысленное российской историографией. Если воспользоваться теорией М. Хроха[112], который считает роль интеллигенции ключевой для «воображения» наций в Центральной и Восточной Европе, то становится ясно, что русские интеллектуалы (интеллигенция) были искусственным образом отстранены от участия в создании национального проекта. Русский национализм не произрастал «снизу», не был попыткой национальной элиты сбросить имперское ярмо. В силу того что национальный принцип был взят империей на идеологическое вооружение, те, кто должен был стать национальной интеллигенцией, все сильнее удалялись от государства, противопоставляя ему свои чаяния и запросы. Распространение социализма в среде русской интеллигенции начиная с середины XIX века переносило фокус ее устремлений в социально-экономическую сферу.
После революции 1905–1907 гг. в империи усилился процесс политической фрагментации, результатом которого стало появление политических партий разной направленности: либеральной, консервативно-монархической (с опорой на государственный национализм), социалистической (умеренные и радикалы), – а также левых националистических партий в провинциях империи. Результатом этого процесса стало постепенное оформление самостоятельных национальных проектов вне рамок «официального национализма», прежде всего у кадетов и эсеров (правой фракции). Б. Корниенко указывает, что после 1905 г. началось и оформление «специализированных» русских националистических партий, которые отличались от типичных «черносотенных партий»; в первую очередь речь идет о «Всероссийском национальном союзе»[113].
107
108
111
112
113