В атомном проекте она превосходила все мыслимые и немыслимые рамки: например физико-химики, непосредственно работающие с плутонием, именовали его только условным буквенным обозначением. Слово «плутоний» они не использовали, поскольку не знали, что имеют дело именно с этим веществом. Этот термин не употреблялся даже в документах, представляемых Комитетом № 1 в Политбюро (исключение составляли записки, которые Л. Берия писал от руки лично И. Сталину и которые существовали, естественно, в одном экземпляре).
Система секретности выстраивалась на трёх уровнях.
Первым был сугубо географический — проектные разработки осуществлялись в восточных областях страны, причём базовой организационной формой были «закрытые города» (некоторые из них по инерции просуществовали до начала перестройки).
Вторым уровнем секретности был уже упомянутый лингвистический, предусматривающий использование кодовых имен и обозначений для всех сколько-нибудь значимых в проекте терминов. Эта секретность осуществлялась целенаправленно и последовательно, в результате смысловая «сборка» могла быть осуществлена только на уровне научного руководителя проекта и, может быть, его ближайших сотрудников.
Наконец, третьим уровнем была вполне обыденная советская социалистическая секретность, организуемая Первыми отделами всех участвующих в проекте организаций.
Столь сложная система секретности была связана с достижениями советской разведки, получившей доступ практически ко всем материалам Манхэттенского проекта, несмотря на беспрецедентные усилия американцев по закрытию этих материалов.
Интересно, что в ракетно-космическом проекте, руководство которого не было допущено к разведывательной информации из США, уровень секретности был значительно более умеренным и исчерпывался обычной деятельностью Первого отдела, засекречиванием ключевых специалистов и географических пунктов.
Во всяком случае, меры по сокрытию информации о советских мегапроектах были вполне успешными — вплоть до начала 1960-х годов.
Советские инновационные мегапроекты были ориентированы на мобилизационную схему организации экономики.
Эти проекты носили комплексный системный характер. С организационной точки зрения это обеспечивалось созданием «связки» между Стратегической Администрацией (Политбюро), ключевыми министерствами, АН СССР.
Все мегапроекты — во всяком случае, на раннем этапе своего функционирования — были вторичными по отношению к европейскому и мировому опыту, они не носили научно или технически инновационного характера[111].
«Связка» форматировалась специфической административной структурой — Специальным Комитетом, возглавляемым членом Политбюро и одним из ключевых министров (Г. Маленков, Л. Берия).
Структурным звеном мегапроекта являлся НИИ, включающий в себя КБ и опытный завод.
Функциональным звеном мегапроекта была рабочая группа, собранная вокруг лидера.
Организационной основой мегапроекта служила административно-командная плановая система.
Управление мегапроектом и его структурными звеньями осуществлялось «красными директорами», которые выбирались среди лиц, имеющих успешный опыт организации производств в период индустриализации и во время Отечественной войны.
Создание системы глобальной связи (телеграф, впоследствии телефон);
Создание системы глобальных телекоммуникаций и индустрии рекламы (радио, телевидение);
Создание глобального воздушного транспорта и индустрии туризма;
Электрификация (освещение, холодильная промышленность, бытовая техника);
Овладение энергией атома — атомные бомбы и атомная энергетика.
Каждая из этих революций кардинально меняла социальные и общественные институты, реконструировала всю систему образов жизни, мысли и деятельности и сопровождалась коренными изменениями в военном деле.
Технологический прорыв продолжался в 1950 — 1960-е годы, когда Человечество вышло в космос и достигло Луны, создало термоядерное оружие и приступило к массовому строительству коммерческих атомных электростанций.
Слишком быстрое технологическое развитие в сочетании с памятью о последствиях двух мировых войн и угрозы термоядерной войны привело в 1970-е годы к «откату» в форме экологического движения, радиофобии, технофобии и развития «нового луддизма». Эти явления усугубились вследствие энергетического кризиса и двух технологических катастроф 1986 года
Организация НИОКР находилась в руках молодых амбициозных учёных, конструкторов, инженеров.