Она тоже кивнула и, подведя меня к большой фотографии, указала на нее.
– Здесь сам месье в костюме калифа, – сказала она. – А это лорд Актон. Из него получился очень хороший восточный владыка, вы не находите?
Выглядел он нелепо, но я об этом промолчала.
– Я приехала в Париж, – начала я, – с мужем, который занимается зерном.
Она снова кивнула.
Должна сказать, здесь не было никаких вешалок и стоек, как на цокольном этаже универмага Филда. Нужно было просто сесть, а модели проходили перед тобой парадом. Все женщины были очень красивые. Интересно, сколько им за это платят? Не думаю, что много.
Я сообщила мисс «Правь, Британия, морями», что хотела бы сделать для себя несколько пометок. Я вынула свой блокнот. Боже. Она просто-таки пялилась на меня. Как же мне рисовать в таких условиях? Первый наряд – узкая длинная юбка с перехватом ниже колен из красного атласа и жакет, инкрустированный блестящими камешками.
– Боже, они что, настоящие? – спросила я у нее.
– Это полудрагоценные камни, – ответила она.
– Сколько стоит? – поинтересовалась я.
– Пятьсот франков, – сказала она.
– Сто долларов!
Я еле сдержалась, чтобы не перейти на визг. Столько же стоит «Форд Модель Т».
Она проследила за тем, как я записала у себя в блокноте – $100.
– Может быть, вы хотели бы сделать эскиз этого платья?
Что?
– Ну… да, хотела бы, – ответила я.
– Только у вас, похоже, не слишком острый карандаш, – продолжала она.
Я непонимающе взглянула на свой карандаш.
– С ним все в порядке, – медленно протянула я.
– За небольшую плату я могла бы вам его подточить, – предложила она.
– Вот как, – отозвалась я.
– Десять франков.
– Что? – На этот раз мой голос все-таки сорвался на визг.
– И я позволю вам сделать эскизы пяти платьев.
– Но…
– Хорошо. Десяти платьев. И помните, что модели будут стоять неподвижно.
– А они тоже… будут рассчитывать на вознаграждение? – полюбопытствовала я.
– Конечно, – последовал ответ.
Еще один большевик? Что мне делать?
– Ладно, мисс Ленин.
При этих словах она застыла на месте.
– Думаю, мы можем заключить сделку.
– Меня зовут мисс Джонс, мисс Смит, и мы с вами больше никогда не увидимся.
Я подумала, что будет нелегко объяснить мадам Симон, как мадемуазель Джонс раскусила меня и потребовала взятку. Мне оставалось лишь сделать наброски, а потом отсчитать десять франков. Женщина тут же все поняла.
– C’est la vie[51], – просто сказала она.
Я вспомнила своего брата Марта, который платил по доллару парням, доставляющим ему «Трибьюн» и «Чикаго Америкэн», чтобы иметь стопки газет ровно к семи утра. А что за конверты я раздавала уборщицам в «Уорд»? Тоже своего рода подкуп. «Это на смазку шестеренок», – говорил Майк о дополнительных выплатах поставщикам сантехнического оборудования и о вкладах в фонды избирательных компаний олдерменов.
Возможно, Чикаго и Париж, в конце концов, не такие уж разные.
Наброски получились у меня хорошо. Мадам Симон забрала пять набросков и дала мне двадцать пять франков. Если отнять десять франков, которые я отдала мисс Джонс, то мне удалось заработать пятнадцать франков, или три доллара, и это при том, что у меня оставалось еще пять эскизов на продажу. Я чувствовала себя ужасно деловой. Ожидала, что вечером на меня накатят угрызения совести, но избежала этого, заказав себе boeuf bourguignonne[52] в «Л’Импассе» и допив свою бутылочку «Поммара».
К Рождеству я заработала сто франков, удвоив свой капитал.
Рождественский ужин я провела с мадам Симон и Стефаном в «Л’Импассе», который был открыт только для особых посетителей. В церковь я не пошла. Всенощная месса переполнила бы меня тоской по дому и близким. И вообще, зачем давать злой фее шанс напомнить мне о моем позоре? В январе мадам Симон заявила, что глупо платить еще за месяц в гостинице. Сказала, что у меня должно быть свое место жительства, residence. Все это она произнесла по-французски, однако незнакомые раньше слова уже начинали обрастать для меня смыслом, если она говорила медленно и смотрела прямо на меня.
Мадам Симон нашла для меня огромную комнату с окнами на площадь Вогезов рядом с домом, где когда-то жил Виктор Гюго. «Спальня для девушки», – сказала она. Хозяин умудрился втиснуть в пространство под карнизом крошечную раковину, унитаз и биде, предназначение которого она объяснила мне дополнительно. В углу расположилась кухня.
– Для семьи такое не подойдет, – заявила ему мадам Симон, а потом подчеркнула, что ни один художник тоже не согласится жить так далеко от Левого берега или Монмартра.