— Что это? — с тяжелым чувством спрашивает Мате.
— Война, мсье. Война, которую назовут Тридцатилетней. Она началась в 1618 году и постепенно охватит чуть ли не все государства Европы.
— Как же, как же, — встревает Фило (он порядком намолчался и жаждет реванша). — Тридцатилетняя война продолжила серию религиозных войн, которые бушевали еще в шестнадцатом веке.
Асмодей корчит недовольную мину. Раз уж мсье так образован, значит, наверняка знает, что нередко подобные войны принимают характер гражданских…
— Ну разумеется, — тараторит Фило. — Во Франции это междоусобная война гугенотов и католиков — та, что привела к печально знаменитой резне 1572 года.
— Варфоломеевская ночь, — вспоминает Мате, у которого, как известно, особая память на числа. — Страшное событие! И бессмысленное. Резать друг друга только потому, что католики понимают учение Христа так-то, а лютера́не[33] — так-то…
Бес деликатно покашливает: кха, кха! Мсье слегка ошибся: гугеноты — не лютеране. Гугенотами во Франции называют кальвинистов, приверженцев швейцарского проповедника Жана Кальви́на.
— Благодарю за справку, — бурчит Мате, — но дела религиозные, знаете ли, не в моем вкусе.
— Помилуйте, мсье, кому вы это говорите? — оскорбляется бес. — Я, как вы догадываетесь, тоже не религиозного десятка. Вспомните, однако, где мы находимся. Мы же с вами в семнадцатом веке, где все творится именем бога! Милостью божьей венчаются на царства самодержцы и папы. И той же милостью божьей английские повстанцы во главе с Оливером Кро́мвелем[34] казнят короля Карла Стюарта. «С нами бог!» — говорят государи, начиная неправые войны. Во славу господню корчатся на кострах инквизиции несчастные, обвиненные в богоотступничестве и колдовстве, и обращаются в пепел плоды человеческой мысли… В общем, изъясняясь образно, семнадцатый век — живописное полотно, рамой которому служит идея бога. В восемнадцатом веке картина изменится, а с ней и рама тоже. Великие просветители начнут подготавливать человечество не только к низвержению тронов, но и к низложению религий. Однако пока до этого далеко. Несмотря на бурный расцвет науки, бог — все еще неизбежная приправа к любому, даже са́мому безбожному кушанью.
— Краснобайствуете? — морщится Мате. — А я, между прочим, жду, когда вы наконец вернетесь к лютеранам и кальвинистам.
— Уже! Уже вернулся, мсье. Потому что Реформация — протестантское движение за церковную реформу — это тоже всего лишь рама, а лучше сказать — форма борьбы против католической церкви. Борьбы, где участвуют самые разные сословия. Интересы у них, само собой, не однородны, зато враг — общий и, что греха таить, сильный. Ненасытная алчность и дьявольская предприимчивость превратили католическую церковь в крупнейшего феодала. В руках ее сосредоточены громадные богатства. А где богатство, там и власть. Недаром к концу шестнадцатого столетия католическая религия официально признана господствующей… Между тем, выражаясь языком учебников, феодализм как общественная формация — кха, кха! — отживает свой век. Общество постепенно переходит на капиталистические рельсы и ощущает настоятельную потребность в иных взаимоотношениях, в иных формах производства. Вполне естественно, что церковь стала поперек горла всем. Народу, изнемогающему от бесправия, нищеты, жестокой эксплуатации. Буржуазии, которая рвется к власти (свидетельство тому буржуазные революции в Нидерландах и в Англии). Даже королевско-княжеской верхушке: этой не терпится оттяпать у святых отцов их несметные земли, их золото… Словом, Реформация сражается за место под солнцем, и, надо сказать, не безуспешно. В некоторых странах протестантская церковь оттеснила католическую и стала главенствующей. Это прежде всего Англия, затем Шотландия, Швейцария, Скандинавия, частично Германия, которая, как вам, вероятно, известно, стала оплотом лютеранства…
— Позвольте, — перебивает Фило, — помнится, лютеранские церкви я и в России видывал.
— Вполне возможно, мсье. Религиозные доктрины легко преодолевают границы. Дания и Швеция, к примеру, кишат кальвинистами, во Франции полно янсенистов…
— Янсенисты? В первый раз слышу. Это кто же такие?
— Последователи голландского епископа Янсе́ния.
— И всё? Ха-ха! Не больно много.
— Ммм… Очень уж трудный вопрос, мсье! С одной стороны, янсенизм — суровая религия, которая предписывает полное самоуничижение перед богом и отказ от всех земных радостей. С другой…