(Разве не называют его чрезвычайно упорным в своей медлительности и безразличии, и не следует ли добавить, что, несмотря на то что с первого взгляда он кажется легкой добычей, редкий хищник отважится напасть на него, потому что при нападении у ленивца срабатывает рефлекс и он вцепляется во врага когтями такой мертвой хваткой, что тот, даже убив добычу, не может от нее избавиться и, в конце концов, отягощенный ношей, умирает сам.)
Да, я не только не мог удержаться от восхищения и благоговения перед этой посмертной боеспособностью, но также и понял, что очевидно существует тревожное (и волнующее) сходство характеров между разными видами ленивцев (людей и животных), потому что я, например, с раннего детства всегда инстинктивно надевал маску безразличия, которая не нравилась моим родителям, учителям и моралистам всех мастей, желавшим навязать мне свои принципы — то есть всем тем, кто пытался заставить меня действовать быстрее, чем мне это свойственно[10], а потом они сами же не могли отделаться от моих навязчивых вопросов, зачем нужно вести себя по-другому, и это всегда спасало меня, так как они теряли не только терпение, но и всякую способность сопротивляться…[11]
Вдобавок я недавно прочел небольшое эссе Денизы Левертов[12] о поэтическом творчестве. В нем говорилось, что поэзия должна рождаться в нас органически, то есть неосознанно, плавно, словно сама собой, и что возникнуть вот так, в счастье и простоте, она могла только тогда, когда мы жаждем и призываем ее долгие дни и часы, особым образом открываясь миру. Не тяжелое и мучительное действо, а скорее длительное и упорное постоянство, сладостная привычка всегда быть готовым воспринимать.
Этот метод «почти ничего» близок, как мне кажется, к тому, что индийские буддисты называли Школой Срединного Пути, который, распространившись в Китае, смешался с элементами даосизма и наконец воплотился в философии чань и принял новую форму, к сожалению торжественную и заключенную в строгие рамки, в японском дзене. Однако китайцам того времени стремление что-то доказывать всегда казалось довольно нелепым. Славные последователи Конфуция и учения Дао — как бы ни разнились эти течения во всем остальном — всегда ценили людей спокойных. Конфуций считал, что быть человечным лучше, чем праведным, а для великих учителей Дао было очевидно, что невозможно быть правым, не будучи одновременно и неправым, ибо эти понятия нераздельны, как лицо и изнанка. Чжуан-цзы говорил:
Тот, кто мечтает о правлении без беспорядков и о правосудии без произвола, ничего не понимает в устройстве вещей.
Нам, жителям Запада, подобные слова могли бы показаться циничными, а конфуцианское почитание умеренности и компромисса — недостатком принципов и сознания нравственности. И однако, мне казалось, это свидетельствует об истинном понимании и уважении природного равновесия, в человеке или в чем-то другом, так же, как, согласно вселенскому мировоззрению Дао или естественного пути, добро и зло, созидание и разрушение, мудрость и безумие были неразделимыми полюсами жизни. Дао, говорил Чунь Юнь, «это то, отчего жизнь не может отстраниться. То, от чего отстраниться можно, не является Дао». Вот почему мудрость не в том, чтобы силой отделить добро от зла, а в том, чтобы научиться их «совмещать», по примеру поплавка, который повторяет изгибы волны. По сути, Китай считает естественным смешение добра и зла, присущее человеческой натуре, — позиция поистине возмутительная в глазах тех, кому иудейско-христианское воспитание постоянно внушает, что совесть его нечиста.
О, эта страшная нечистая совесть, которая, словно насмехаясь, заставила бы меня вылезти из ванной, чтобы взяться за дело и перенести на бумагу мои разглагольствования о лени!.. Как верный последователь учения Дао я все же решил пойти обходным путем и дать себе еще немного времени, чтобы собраться с мыслями, для того чтобы потом привести их в порядок. Это заняло больше времени, чем было намечено, и когда я вышел из ванны, то почувствовал, что пора бы немножечко подкрепиться. Дойдя до кухни, я принялся готовить чай, прибавив к нему приличный кусок zuppa inglese[13]. Я всегда считал, что увесистое пирожное с кремом, как я люблю, служит прекрасной подготовкой к тяжелой работе: избавляет от лишних нервов и перевозбуждения. Ведь нам, работникам умственного труда, нужно сохранять хладнокровие, а иначе мы начинаем распыляться и без толку тратить силы.
10
Как я уже говорил, я чрезвычайно медлителен, за исключением тех случаев, когда рядом окажется какой-нибудь мячик, и тогда я вскакиваю так, что сам себе удивляюсь… (
11
И должен добавить, что, по примеру моего любимого тотемного зверя, надеюсь, моя майевтика будет еще долго преследовать их после моей кончины! (