Сохранилось лишь рабство негров, которых в связи с массовым истреблением индейцев и нехваткой рабочих рук стали с начала XVI в. ввозить из Африки. Однако они составляли большинство непосредственных производителей лишь на островах Вест-Индии, в прибрежных районах Новой Гранады и Венесуэлы. Здесь был создан, по определению Маркса, соответствующий рабскому труду способ производства{13}. Его специфической формой явилось плантационное рабство, получившее широкое распространение. Оно возникло под прямым влиянием процесса первоначального накопления в Западной Европе.
В континентальной же части Испанской Америки, за исключением южного побережья Карибского моря, основной рабочей силой продолжали оставаться индейцы. Значительная часть их к концу XVI — началу XVII в. была прикреплена к поместьям, владельцам которых они передавались на «попечение» или под «опеку» (энкомьенда) якобы с целью приобщения к европейской цивилизации и привития христианских добродетелей. Индейцы облагались оброком (обычно натуральным) в пользу своих «энкомендеро», которые три четверти оброка брали себе, а остальное вносили в королевскую казну. Испанское законодательство запрещало энкомендеро требовать от своих индейцев отбытия барщины. Но в Чили, Парагвае и других провинциях Ла-Платы барщина была официально узаконена, а в Мексике и Перу, несмотря на формальный запрет, практиковалась очень широко.
Часть индейцев находилась под непосредственной властью короны (ими управляли королевские чиновники— коррехидоры). С них взималась подушная подать, при сборе которой, как правило, допускались злоупотребления. Индейцы не имели права менять место жительства без разрешения властей. Они отбывали трудовую повинность, заключавшуюся в обязательном выделении определенного числа мужчин в возрасте от 15 до 60 лет для работы на рудниках и плантациях, ухода за скотом, строительства зданий, мостов, дорог. Такой принудительный набор рабочей силы в Перу назывался «мита» и использовался главным образом на рудниках. В Мексике эту повинность называли «репартимьенто». Труд индейцев применялся здесь в сельском хозяйстве, на рудниках, мануфактурах, для переноски грузов и т. д. В Новой Гранаде, Венесуэле и других речных районах в принудительном порядке набирали гребцов.
Индейцы номинально считались лично свободными. Их не разрешалось продавать, дарить, обменивать, завещать, отдавать взаймы или в аренду. Они жили общинами, возглавлявшимися старейшинами. Их труд по закону подлежал оплате и не должен был быть чрезмерно тяжелым. Однако фактически индейцы работали бесплатно или за жалкие гроши и неограниченное время. Они были совершенно бесправны и полностью зависели от произвола помещиков и колониальной администрации.
В процессе захвата земельных владений индейцев многих из них сгоняли с земли, и тогда они нанимались к помещикам в качестве батраков-поденщиков. Некоторым индейцам их наделы оставляли на правах «аренды», причем за пользование землей «арендатор» работал на ее нового владельца и отдавал ему часть урожая. За арендованный участок, за полученную ссуду, за взятые в хозяйской лавке в долг товары приходилось расплачиваться своим трудом. Попавшему в кабалу к помещику батраку или «арендатору» уже не удавалось разделаться с быстро возраставшей задолженностью, переходившей после его смерти к детям. Таким образом, многие индейцы превращались со временем в прикрепленных к земле наследственных долговых рабов — пеонов.
Первые зародыши системы пеонажа появились в Мексике и Перу еще во второй половине XVI в., но более или менее широкое распространение она получила в XVII и особенно XVIII в. Пеонаж представляет собой своеобразную разновидность крепостничества. «Работник не только всю свою жизнь остается должником кредитора, следовательно, принудительно работает на него, — писал Маркс, — но эта зависимость переходит по наследству на его семью и на следующее поколение, делая их фактически собственностью кредитора»{14}. Наряду с сельским хозяйством система долгового рабства практиковалась также на рудниках и мануфактурах, владельцы которых, уплатив за индейцев подушную подать или выдав им небольшой денежный аванс, заставляли их для погашения задолженности работать на своих предприятиях.
Жестокий колониальный гнет привел к дальнейшему уменьшению численности индейского населения Испанской Америки, чему немало способствовали частые эпидемии оспы, тифа и других болезней, занесенных завоевателями. Таким образом, создалось катастрофическое положение с рабочей силой и резко сократилось количество налогоплательщиков. В связи с этим в начале XVIII в. встал вопрос о ликвидации института энкомьенды, который в результате распространения пеонажа успел в значительной мере утратить прежнее значение. Королевское правительство рассчитывало получить таким путем в свое распоряжение новых работников и налогоплательщиков. Что же касается испаноамериканских помещиков, то большая их часть уже не была заинтересована в сохранении энкомьенд, поскольку они, не давая формальных прав на эксплуатацию труда индейцев, тормозили процесс обезземеливания крестьянства и развития системы пеонажа. К тому же уменьшился доход энкомендеро, так как значительно увеличилась доля, вносимая в королевскую казну. Ликвидация энкомьенд обусловливалась также возросшим сопротивлением индейцев, вылившимся во второй половине XVI в. в многочисленные восстания.
Королевскими указами 1718–1720 гг. энкомьенды в американских колониях Испании были формально упразднены. Однако фактически они сохранялись местами в скрытом виде или даже легально еще в течение многих лет. В некоторых провинциях Новой Испании (Юкатан, Табаско) этот институт официально ликвидировали лишь в 1785 г., а в Чили — только в 1791 г. Имеются сведения о существовании энкомьенд во второй половине XVIII в. на Ла-Плате и в Новой Гранаде.
При упразднении энкомьенд крупные землевладельцы сохранили не только свои поместья — «асьенды» и «эстансии», но практически и власть над индейцами. В большинстве случаев они захватили полностью или частично земли индейских общин, вследствие чего безземельные и малоземельные крестьяне, лишенные свободы передвижения, вынуждены были продолжать работу в поместьях в качестве пеонов. Индейцы, которые так или иначе избегли этой участи, оказались в прямом подчинении колониальных властей. Они платили подушную подать и отбывали трудовую повинность.
Наряду с помещиками и королевским правительством угнетателем индейцев являлась католическая церковь, в руках которой находились огромные территории. К обширным владениям духовных миссий — редукциям — прикреплялись крестьяне, которых заставляли безвозмездно работать на отцов-миссионеров.
Особенно много редукций насчитывалось в Парагвае, где с начала XVII в. обосновался иезуитский орден. Вскоре иезуиты подчинили себе значительную часть индейцев-гуарани и согнали их в 30 редукций, расположенных в бассейнах рек Параны и Уругвая. Там они подвергались жестокому угнетению и бесчеловечной эксплуатации, обреченные на подневольный труд для обогащения церкви. Вся жизнь гуарани строжайшим образом регламентировалась. В иезуитских редукциях царил феодально-крепостнический строй с некоторыми элементами рабства.
Распространив свое экономическое и политическое влияние на весь Парагвай, иезуиты стали по существу контролировать управление страной. Они почти монополизировали торговлю наиболее важной товарной культуры йерба-мате[9] (главной статьей парагвайского экспорта в другие колонии Ла-Платы, Перу, Чили), успешно конкурировали с местными и испанскими купцами на внутреннем рынке.