На длинном поводке: как собаку, что ли? Выходит, не зря возникает мотив собаки в моей «Прощальной симфонии»? О том, что в Центральной (Восточной) Европе интертекстуальность выглядит именно так, я (в принципе) знал и прежде. У вас мания преследования, оттого что вас преследуют. Ему тогда было тридцать восемь, мне столько было в 1988-м. Детей было четверо: семи, шести, четырех лет и одного года, у меня в том же возрасте — тоже четверо: тринадцати, одиннадцати, шести лет и одного года. Но, как говорит поэт: наряду с различиями имеются и другие сходства.
В донесении от 23 октября — короткие, в пару строк, характеристики аристократов, в том числе дядюшки Д. Б., я помню его — милейший человек, ласковый, немного похожий на режиссера Готара; мы были у него несколько раз на пляже «Беке». И точно, агент сообщает: в настоящее время работает лодочником на Римской набережной, на пляже «Беке», там же и проживает, политически абсолютно пассивен. О нем же, 7 октября: Когда я посетил его снова, он как раз собирался куда-то, поэтому я пригласил его к нам, он обещал быть в конце прошлой недели, визит, однако, не состоялся.
Или все-таки не такой уж он и марионетка? Живет своей жизнью, приглашает к себе друзей (?!?) якобы для того, чтобы можно было потом отчитаться? В признании Чурки[20], пожалуй, самым неожиданным оказалось то, что он стал завсегдатаем ипподрома, в сущности, по приказу. Что эта часть его личности (и имиджа — легкомысленного игрока, пижона, что как раз и привлекало в его ранних новеллах) была выдумана, хотя бы отчасти, в недрах органов безопасности. Возможно, не стоило бы в этом контексте упоминать имя Гейзенберга, но наблюдение явным образом меняет самого наблюдателя.
Будни труженика невидимого фронта. На 11 утра 21 сентября назначена встреча в кафе «Мювес», задание: установить контакты с К. Л., проживающим в Леаньфалу. И — чудо из чудес — судя по донесению от 21 октября, мы действительно навестили означенное лицо. Однако ни его самого, ни его супруги дома не оказалось. Но после обеда ему удалось переговорить с женой К. Л., то есть он ошивался там целый день.
Доношу также, что ул. Ж. Морица и ул. Вишегради — одна и та же улица, Вишегради — это ее бывшее имя. — Какая жуть! Читать это тяжелее, чем если бы он на кого-нибудь наклепал. На этот раз никаких с., хотя ситуация именно такова. Ни ж. с., ни с. Ничего. Только то, что есть. Заключение: Агент задание выполнил. В дальнейшем будем требовать от него проявлять в работе больше усердия и основательности. Правильно.
Уже через два дня, 23-го, они встречаются в кафе «Мювес». Ну вот, теперь и туда я не смогу зайти без того, чтобы не вспомнить об этом. [Оказывается, могу. Человек создан, чтобы забывать.] За одним столиком сидел Манди[21], за другим — мой отец. И оба, в сущности, писали донесения, только первый — Всевышнему, а второй — этому херу старлею. Вот теперь с.
В донесении, датированном этим днем, он отчитывается об удаче: на турбазе близ Сентэндре посетил Й. Л., который работает там барменом. Этот Й. Л. позднее не раз бывал у нас, когда родители устраивали «вечеринки». У него были грандиозные брови, кустистые, черные, пышные. Не брови даже — бровищи. Насколько я помню, разговаривал он всегда слишком громко и напоминал пародию, исторически лживый образ венгерского аристократа из идейно непримиримого фильма 50-х годов. Он громогласно смеялся, хлопал себя по коленям, как будто пребывал в неизменно прекрасном расположении духа. Так и вижу его, так и слышу. [Какое счастье, что и его уже нет в живых. Пусть выясняют теперь отношения на небесах. Или в преисподней. Или нигде.] Удача же заключалась в следующем (и слепому агенту иной раз попадает зернышко): Последний, обратив мое внимание на прибывшую группу туристов, сообщил, что это — К. Л. с семьей. И проч.
И проч.: мне вдруг все надоело. Надоело настолько, что я задыхаюсь. Держаться!
26 октября опять в кафе «Мювес». Итак, 21-го, 23-го, 26-го, Бог ты мой! А мы-то всё ждали его, невольно испытывая тот ужас, который передавался нам от Мамочки. Это запуганное ожидание: будет ли он навеселе, и если да, то в какой степени. «Вчера видели твоего папашу — спал в электричке». Донесение агента слишком коротко и бессодержательно. Состоялся подробный разговор о его дальнейшей работе. Старик пытается вырваться, но все это безнадежно. [Я много читал об агентах штази, почти все они рано или поздно, словно бы оказавшись в творческом кризисе, тоже пытались вырваться, но страх, угрозы, покорность помогали преодолеть кризис. Или все же — но очень редко — их отпускали.] В качестве задания агенту поручено дать подробные характеристики на своих близких знакомых. Очень похоже на тренировку. Это я хорошо запомнил: десять раз до штрафной, потом два раза до центра поля и еще четырехсотметровка. Язык на плече. Не знаю: кто может это выдержать? А потом то же самое еще раз.
20
Иштван Чурка — венгерский прозаик и драматург, с конца 1980-х годов политик праворадикального толка, разоблаченный в сотрудничестве с кадаровской политической полицией.