На этом первое досье заканчивается, точнее, в нем есть еще справка, датированная 15 января. В ней значится, что завербовали его в марте 1957 года. Завербован был в качестве агента, но, поскольку в разработке конкретных дел не участвовал, а получал задания только по сбору информации, мы переквалифицировали его в осведомители. Для нас это лучше? Поначалу испытывал трудности с составлением донесений. Аргументировал это тем, что многие факты считал несущественными и потому не описывал их.
Аргументировал… Сколько раз я слышал, как он что-то аргументировал! Это было красиво! Его ум, его reine Vernunft[33] производил впечатление. Он говорил коротко, с неотразимой логикой: если — тогда… А затем позволял практическим соображениям подчинять себе свою же собственную (неотразимую) логику. Да, возможно, что это так — но сейчас мы имеем то, что имеем — например… Не нужно учиться — нужно знать. Из дому нужно выезжать не рано, не поздно, а своевременно. (Но если на дороге неожиданно возникла пробка! — В таком случае нужно выезжать раньше. — Так ведь неожиданно! — Он холодно пожимал плечами.) — Впрочем, в беседах с Тотом он едва ли аргументировал, скорее оправдывался.
На основании его донесений дополнительных лиц на учет не поставлено. Это уже кое-что.
Только что принесли новые документы, обо мне. Четыре странички. Ничего интересного. Напр., осведомитель по кличке «Редактор» стучит на профессора Илию, и в перечне имен упомянуто и мое.
Конец рабочего дня.
[Подбил все же одного человека на то, чтобы 23 февраля он помолился за моего отца.]
16 февраля 2000 года, среда
Личная искренность — фактор внеэстетический. Искренним должен быть текст, а не автор. Кого интересует автор?! И вот, пожалуйста: я вожусь со своей личной искренностью, которая стала вдруг материалом моей работы. Но искренностью своей я отнюдь не растроган. (Впрочем… тот факт, что я происхожу из бог знает какого могущественного и старинного рода, тоже не волновал меня и не волнует ни в малейшей степени, и все-таки были люди, которым казалось, что это не так… Словом, надо остерегаться! [?] <Чего?>)
Вполне может быть, что в искренности я не силен, не талантлив. Совсем как в футболе, когда ты хорош вовсе не потому, что талантлив от Бога, а потому что тренируешься до седьмых потов; как Альберт в сравнении с Ракоши[34], Беккенбауэр — с рядовым немцем. Я искренен словно бы между прочим, в результате того, что свободен (?). — «Эх, взнуздали меня, как лихого коня».
Семейное положение: Обогатились кремовым оттенком[35].
В понедельник довольно надолго я уезжаю в Берлин. Перед этим я должен поговорить с М. Пытаюсь найти подходящий тон, чего со мной не бывает, как говорю, так и говорю. Но тут случай особый, поскольку мною движет страх. Заготавливаю фразы, пробую интонации. «Я внимательно просмотрел первое досье». И надо бы как-то, не унижаясь, предложить ему, чтобы до конца работы все оставалось в тайне… Как же это меня угнетает! Неудивительно, что у меня возобновилась подагра.
Читая все эти монотонные, нудные донесения, я, защищаясь, (опять) упрощаю дело. Мол, не бог весть какой случай, чего тут особенного? Его просто-напросто припугнули, возможно даже избили — эффект Чурки, — сработало, подписал, такой мир был дерьмовый, что он мог с четырьмя детьми, обязан был выживать. Да и вся история человечества — ложь, убийства, предательство. Ну хорошо, может быть, твой папаша и не был доносчиком, зато он десятилетиями изменял твоей матери, бывало, что забирался к ней, на нее, даже не помывшись, из постели в постель. И прочее.
Только это не так. Он не был обязан становиться агентом. Ему нет оправданий. Оправдывать его я и не собираюсь. Мне это было бы неприятно.
[Из статьи, свидетельствующей о политизированном безумии («кто коммуняки и стукачи, решаю я сам»): «…мне известны многие случаи, когда под угрозами тайной полиции для честных отцов семейства и преданных нации (!) лиц оставалось лишь три пути: без вины угодить на нары, эмигрировать либо, уступив насилию, взять на себя ту роль, к которой их принуждали. И были такие, кто — даже избрав третью возможность — работали так, чтобы не повредить своим ближним». Во-первых, не надо называть это работой, а во-вторых, таковых просто не было, вредили все, до единого. А далее в статье говорится также и о «другой стороне», о тех, кто принимали доносы, о ком не сохранилось вербовочных досье, о том, что их ответственность и предательство ничуть не меньшие, а наоборот. Тут автор, безусловно, прав. Только каждый пусть говорит о своем предательстве. Предательство с той стороны, предательство с этой — это не ноль предательств, а два предательства.]
34
Флориан Альберт — звезда венгерского футбола 1960-х годов, обладатель «золотого мяча»; Дюла Ракоши — его одноклубник и тоже член сборной Венгрии, игрок менее одаренный, выполнявший на поле роль «рабочей лошадки»
35
«Кремовый оттенок» (1993) — книга П. Эстерхази, созданная совместно с фотохудожником Андрашем Себени, — откровенный и саркастический репортаж о шокирующих явлениях, которые сопутствовали смене режима в Венгрии.