Страх смерти одним из своих источников может иметь и свойство ума видеть в том, что хорошо известно и понятно, выражение могущества и власти личности. Непонятное и непознанное вызывает, напротив, беспокойство, неуверенность, тревожность. Это хорошо представляли себе и наши далекие предки. Просветить насчет всех непонятностей и таинств смерти пытается и Откровение, но способно сделать это лишь в самом общем виде.
В нашем нынешнем секуляризованном мире смерть ужасает нас, особенно в связи с опасностью превратиться в ничто, и именно поэтому она всячески маскируется. Но нужно, конечно, иметь в виду различные восприятия и понимания смерти: для верующих это переход в иное бытие, а для неверующих — в небытие. Именно небытие «Я» и вызывает страх, даже ужас, но это не означает, что у верующих (и у так называемых примитивных народов в древности, и сейчас) мысль о смерти или ее предощущение не вызывают боли и страданий. И здесь можно видеть боль расставания с привычным и близким, в первую очередь с близкими людьми, особенно если они нуждаются во внимании и поддержке, но боль в некоторой степени снижает уверенность в том, что смерть открывает дверь в новый мир, являясь таким концом, за которым сразу же следует новое начало. И у примитивного древнего человека, верящего в жизнь после смерти, она вызывала не только боль, но и страх.
Этот страх мало отличается от страха вполне современного неверующего человека. Такой страх лежит в основе самого человеческого существа, он, как и у бегущих от пожара животных, заложен самой природой как условие существования в мире, где всем живым всегда что-то угрожает, явно или открыто. Отсутствие такого страха может означать полную дезадаптацию личности.
Зная, что смерть есть лишь пролог к возрождению и высшему существованию, древние общества не наказывали бы смертью своих преступников. Если думать иначе, то смертная казнь стала бы не наказанием, а наградой. Если бы не было страха смерти, то с самых первых времен человек не защищался бы от врагов и разрушительных сил природы вроде пожаров, наводнений или засухи, не стремился бы излечиться от болезней. Практически у всех народов мира имеется неисчислимое множество примет, суеверий, которые помогли бы человеку избежать смерти, вовремя указать ему на смертельную опасность. Эти поверья охватывают практически все сферы жизни.
Не только Апокалипсис, но все христианство в целом очень сурово к человеку. Оно прекрасно помнит, как по велению Бога Авраам хотел лишить жизни своего сына Исаака, что, конечно, никогда не вызывало осуждения богословия. Так, С. Кьёркегор писал: «…судьба Исаака была вместе с ножом вложена в руку Авраама. И он стоял там, старец, с единственной своей надеждой! Однако он не усомнился, он не озирался в страхе направо и налево, он не бросил вызов небесам в своих молитвах. Он знал, что сам Господь Всемогущий испытывал его…, но он знал также, что ни одна жертва не бывает слишком тяжела, когда ее требует Господь, — и он занес нож»[89]. Так же испытывал творец вначале взбунтовавшегося, а затем смирившегося Иова, наслав на него неисчислимые бедствия, в том числе погубив его детей.
Достаточно суров был евангелический Христос. Лука передает его слова: Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (14:26). По-моему, слишком резко и гневливо для того, кто так истово проповедовал любовь и прощение, учил всегда прощать своих врагов.
Но люди, создающие богов любых религий, всегда бессознательно исходят из того, что с ними, так склонными к греху и злу, просто нельзя иначе, они не поймут другого обращения. Они, люди, для того и сотворили Бога, чтобы он управлял ими, причем самыми суровыми, когда нужно, методами. Однако люди не должны впадать в отчаяние, поскольку, как утверждал Кьёркегор, отчаяние — это грех, противоположностью которого является не добродетель, но вера[90]. Вера же нужна для того, чтобы человек всегда был убежден в том, что творец все делает для его же блага, даже насылая на него всякие несчастья.