Франки-католики заняли подобную же позицию и по отношению к другим ограничениям, установленным римским законом против евреев. Как было указано выше, кодекс Феодосия запретил занятие евреями должностей в общественных учреждениях, как военных, так и административных. Но в 535 г. Третий Клермонский собор издал декрет только против назначения еврейских судей [81]. Из этого мы не должны делать вывода, что из всех гражданских должностей только судейские должности были заняты евреями. Из более поздних решений соборов следует, что евреи служили при власти франков в различных государственных и общественных учреждениях и что Третий Клермонский собор просто счёл более благоразумным потребовать изменения только в одной профессии. То, что и это требование осталось, однако, невыполненным, мы видим из декрета собора 581 г. в Маконе, который вновь запретил назначение евреев судьями, прибавив к этому требование запретить евреям служить сборщиками налогов [82]. Даже этот декрет, похоже, долго не входил в силу, хотя последующее расширение антиеврейских требований заметно в более поздних решениях соборов. Так, в 614 г. Пятый Парижский собор принял римский имперский закон в полном виде, запрещая евреям служить в каком-либо военном или административном учреждении [83], и параллельный декрет на ту же тему был издан в том же году Хлотарем II [84]. Это было первым случаем, когда франкский король санкционировал решение собора против евреев. Но ведь это произошло через сто с лишним лет после обращения франков в католицизм!
Так что общепринятое утверждение, что принятие германскими завоевателями христианства в его католической форме автоматически изменило их политику по отношению к евреям, нуждается в поправке. Факторы, которые вначале склонили этих завоевателей из всех племён отнестись к евреям с терпимостью, были теми же факторами, благодаря которым они отделили себя — и отдалились — от завоёванного местного населения. Мы отметили как минимум семь таких факторов в том, что касается ариан-готов [85]. Приняв католицизм в качестве своей религии, франки, разумеется, исключили один из тех, что отделял их от большинства населения, однако шесть других оставались в силе. На самом деле, в том, что касается культуры и языка, франки были куда дальше от местного населения, чем готы, находившиеся под влиянием римской цивилизации и желавшие приспособиться к её направлению. Франкам, а точнее их королям, потребовалось несколько поколений пребывания в Галлии и близкого знакомства с их галло-римскими подданными, прежде чем они смогли увидеть в последних свой народ, на который они могут положиться для реализации своих планов. Это не значит, что короли заметили этническое сращивание между франками и галло-романами, или даже будущую ассимиляцию. Ещё много лет пройдёт, прежде чем осуществится такое слияние [86]. Но в конце шестого века между франкскими королями и их галло-римскими подданными уже существовали узы лояльности и подчинения. Эти узы, скажем с уверенностью, были выкованы не королями, но галло-римскими лидерами, епископами, а короли были, естественно, склонны укрепить их, удовлетворяя в определённой мере некоторые желания епископов. С наибольшим рвением и постоянством епископы стремились к снижению статуса евреев и ущемлению их прав. Это стремление, частично выраженное в решениях соборов, было известно королям, однако их готовность пойти навстречу этим требованиям росла медленно вместе с растущим уважением к галло-романским епископам и народным массам, чьи настроения они выражали. Поэтому не случайно Хлотарь II, искавший народной поддержки своей власти над Галлией, объединённой после междоусобного конфликта, занял сильную антиеврейскую позицию, и опять не случайно его сын Дагоберт, предпринявший всемерные усилия обеспечить единство Галлии, тоже в огромной мере полагавшийся на галло-романскую помощь, довёл в 629 г. до крайности свою антиеврейскую политику, приказав евреям креститься или покинуть страну [87].
Нечто похожее, хотя в некоторых аспектах более сложное, произошло в вестготской области Испании. Более полутора веков прошло со времён обоснования на Пиренейском полуострове, когда ведущая вестготская знать начала думать о едином испанском народе. Не все они разделяли эту идею, и уж наверняка не в одной и той же степени и форме, но развитие идеи получило серьёзный толчок, когда её принял Леовигильд (567–586 гг.). Пожалуй, самый важный из тех, кто сидел на испанском троне за весь период вестготской власти, Леовигильд мечтал об объединении всего полуострова в единую общность, территориальную и национальную. Не находились под его контролем три региона — один на северо-востоке, удерживаемый свевами, и два на юге, управляемые византийцами. Леовигильд атаковал свевов, присоединил их страну к своему королевству и заставил их вернуться к арианизму, который они поменяли на католицизм всего за десять лет до того [88]. Наступление на византийцев он, очевидно, счёл слишком рискованным для себя на данном этапе. Пока что самым важным для него и его администрации делом, требовавшим завершения, было объединить два основных народа его королевства — испано-римлян и вестготов — в единую нацию.
В момент, когда он пришёл к власти, романизация вестготов продвинулась к точке, в которой лишь немногие культурные различия между ними и испано-римлянами могли быть замечены. Барьеры, до сих пор разделявшие их, были в основном этническими и религиозными. Леовигильд твёрдо решил устранить эти барьеры. Чтобы разрешить этническую проблему, он отменил закон, запрещающий браки между вестготами и римлянами. Но этот шаг недалеко продвинул этническое слияние, потому что существовал закон, запрещающий браки между католиками и арианами [89]. Леовигильд, разумеется, понимал, в чём дело, и это только усилило его стремление объединить оба народа под общей религиозной эгидой. Он явно предпочитал обращение испанских католиков в арианство обратному процессу, поэтому он сделал ряд шагов, чтобы облегчить подобное обращение. Первым делом он подтолкнул Синод арианских епископов, собравшийся в Толедо в 580 г., декларировать, что римские католики не должны заново креститься при обращении в арианскую веру, и в дополнение они получат финансовое вознаграждение [90]. Хотя и говорят, что этот шаг подвигнул «многих» католиков сменить их религию на арианство, очевидно, что массового движения не возникло. Тогда Леовигильд предложил компромисс между двумя религиями: он подтвердил тождество между сущностью Христа и Бога-Отца, но отрицал тождество со Святым Духом [91]. Этот компромисс склонил некоторых католиков к арианству (в его провозглашённой форме), но и на этот раз не произошло серьёзных изменений в общем состоянии противостоящих лагерей. Леовигильд постепенно пришел к выводу, что общей объединяющей религией Испании должно быть католическое христианство, и его посланники выказывали тенденцию к принятию всего комплекса католических догм [92].
Сам Леовигильд тем не менее не сделал этого последнего шага, но его попытки найти компромисс между двумя верованиями показывают, что он был не очень ревностным арианином и что старания в его пользу были, возможно, попытками не столько успокоить свою совесть, сколько ослабить ожидаемое сопротивление некоторых ариан, в особенности епископов и фанатично верующих в их рядах. Что же касается его собственных верований, то его вряд ли заботило, какая именно теологическая форма будет принята, лишь бы она служила его всеобъемлющей цели — национальному объединению.
Леовигильд умер, не реализовав свою мечту. Но он передал своему сыну Рекареду три базисные идеи: Испания, чтобы подняться выше, должна быть объединена этнически; религиозное единство должно предшествовать этническому слиянию; единственной религией, могущей служить этой цели, является религия большинства — католическое христианство. Рекаред, унаследовав отцовские стремления, также принял и его тактику. Он обратился к епископам по всем правилам этикета, выказывая большое уважение арианским епископам, демонстрируя то, что должно было казаться честной любознательностью и беспристрастными поисками истины. Он созвал три собора, чтобы обсудить различия между двумя христианскими верами. Первой была встреча с арианами, второй — с арианами и католиками, и третьей — с католическими епископами. На последней встрече он сообщил собравшимся епископам, что решил стать католиком [93] — решение, возможно, принятое им ещё до означенных встреч. Похвалы, воспетые ему католическими лидерами, не должны производить на нас особого впечатления. Помня о предпосылках его обращения в католичество, нам позволено усомниться в его искренности. То, во что Рекаред действительно верил всей душой, была, похоже, ценность приобретения возможностей, достигнутых обращением, для объединения основных народов своего королевства в единую нацию.
86
Это может быть взято из описания С. Диллом галло-романских и франкских обществ в шестом веке и впоследствии (см. его
87
MGH,
Несмотря на явную правдоподобность этого аргумента, он не может, на наш взгляд, подвергнуть сомнению сведения, предложенные главой
89
Т.ж., см. Указ. соч., стр. 58-59. Запрет католикам вступать в брак с еретиком был впервые объявлен Эльвирским собором (16-й канон), а затем повторен вновь собором в Лаодикии (Фригия), который имел место между 341 и 381 гг., и Четвертым Вселенским собором в Халкидоне. См. Hefele,