Не менее симптоматичным проявлением ревности городов к их юридической независимости и их твёрдого сопротивления всякому вмешательству в их юридическую систему или посягательству на неё были их неоднократные упрёки в адрес церковных судов, когда те брались за светские судебные дела. Прокурадоры хотели, чтобы всем прелатам, наместникам и командирам религиозных судов было запрещено выносить решения по делам, которые не подпадают, прямо и явно, под их юрисдикцию, и чтобы ни один обыватель не посмел вызывать другого в церковный суд[264]. Более того, города потребовали и получили заверение короля в том, что «никакому церковнику или человеку [религиозного] ордена не будет позволено вызвать в [церковный] суд никакого обывателя из королевских владений, согласно распоряжениям из Рима, по спорам, касающимся земельных владений или (других) гражданских вопросов»[265]. Если у них есть претензии к обывателям по гражданским вопросам, они должны обратиться в королевский суд, согласно фуэро города, в котором проживает ответчик, но если они сами выносят судебное решение в адрес обывателя или присоединяют часть его имущества, то такой приговор и такое действие не могут быть признаны законными и не будут приняты местными судьями[266].
Ясно, что города хотели, чтобы их юридическая система и их собственные законы были единственными легальными средствами, на основании которых можно судить их граждан, когда к ним предъявляются претензии людьми, на которых не распространяются местные законы (такими как аристократы и служители Церкви), и ясно, что они хотели распространить эту процедуру также и на случаи, когда граждане предъявляют претензии людям со стороны. Поэтому сопротивление городов особым правам евреев в юридической сфере совпадало с их сопротивлением любой юридической привилегии, которая могла бы дать преимущество баронам и духовенству перед их гражданами.
С борьбой городов против отдельных судов для еврейско-христианских тяжб было тесно связано и их сопротивление тому, чтобы у евреев были их собственные нотариусы. Города хотели, чтобы еврейские официальные документы готовились общественными нотариусами, которые имелись в распоряжении каждого городского совета. Это означало, что все официальные документы, долженствующие служить евреям в их деловых операциях, окажутся в распоряжении чиновников советов, к которым евреи не испытывали доверия. Король отклонил это требование городов, впервые предъявленное на кортесах в Бургосе (1301 г.), а затем снова, в том же году, на кортесах в Саморе[267], и с тех пор этот вопрос на кортесах больше не поднимался. Может быть, города решили, что эта цель может быть достигнута только с отменой отдельных судов. Как бы то ни было, их стремление упразднить отдельные escribanías (нотариальные конторы) не было проходящим явлением. Что же касается других институций, отношение городов к «еврейским» нотариальным конторам отражало их твёрдую, непреклонную решимость полностью контролировать этот важный инструмент юридической и экономической активности. Так, они неоднократно требовали от короля, чтобы он назначал общественных нотариусов в каждом месте из числа местных граждан (позже: «добрых людей»), чтобы он убрал от них всех церковников, занимающих пост нотариуса, и, наконец, чтобы он запретил церковным нотариальным конторам обслуживать городских обывателей[268]. И действительно, борьба за то, чтобы передать работу нотариальных контор полностью в руки «добрых людей», оставила множество заметных следов в разбирательствах кастильских судов. Но здесь снова, как и в других вопросах, эта борьба была направлена не только против евреев, но также — и намного больше — против других элементов, в частности против духовенства. Поэтому нет причины утверждать, что в этом, как и в других делах, позиция городов определялась чем-либо иным, кроме как экономическими и политическими интересами.
Нам потребуется всего несколько замечаний, чтобы закончить эту дискуссию. Запрещение приобретения земельной собственности евреями (и маврами), впервые потребованное петицией городов в Кастилии в 1293 г.[269], кажется основанным на религиозных соображениях. Но, несмотря на религиозные мотивы, слышимые в этих петициях, не они их породили. Тем, что мотивировало города в их позиции по этому вопросу, прежде всего было их нежелание, чтобы что-либо из городского владения попало в руки людей со стороны. Их постоянные требования запретить приобретение земельной собственности аристократами, церковниками и членами религиозных орденов, т. е. всех, кто не подчинялся городским законам[270], свидетельствует в пользу нашего тезиса о том, что сопротивление городов приобретению земельной собственности евреями отражает ту же позицию.
То, что борьба против евреев мотивировалась, в основном, социальной и экономической позицией, а не религиозной, очевидно и из позиции городов по отношению к другим спорным моментам. В петиции, поданной на кортесах в Вальядолиде, 1312 г., города утверждали, что более пяти тысяч богатых евреев освобождены от уплаты налогов, и они потребовали, чтобы эти «исключения» были ликвидированы и все евреи вместе со всеми остальными разделили бремя налогов. Освобождение от платежей[271] было одной из привилегий аристократии, вышеуказанное требование, как и многие другие, было направлено на вытеснение богатых евреев с позиции особо привилегированного класса, аналогичного классу испанской аристократии. Но была здесь и другая цель: открыть новый источник дохода для королевской администрации и таким образом ослабить рискованное давление на города. Фернандо IV, которому была адресована эта петиция, ответил уклончиво, но вскоре после этого умер, после чего это требование было возобновлено на кортесах в Паленсии (5 июня 1313 г.) и удовлетворено инфантом Хуаном, наставником Альфонсо XI[272].
Совершенно очевидно, что города жаждали заставить аристократию взять на себя гораздо большую часть налоговых обязательств перед государством, но только в правление Энрике II, в 1373 г., монархия впервые начала заставлять аристократию платить те налоги, от которых до того она была освобождена[273]. На кортесах в Саморе, 1432 г., города пожаловались, что прелаты, клирики, аббаты и прочие церковники были защищены, как в общинном, так и в индивидуальном плане, от уплаты налогов на основании привилегий и обычаев[274], и в тех же кортесах города потребовали, чтобы администрация действовала против многочисленных вновь объявленных кабальеро, бывших прежде omes de роса manera (здесь: люди низкого происхождения), которые приобрели дворянский ранг исключительно для того, чтобы уклониться от уплаты податей[275]. Эта проблема была снова поднята на кортесах, которые собрались в Вальядолиде в 1442,1447 и 1451 гг.[276] Ясно, что города искали пути расширить базу налогообложения, и их требования включения богатых евреев из числа налогоплательщиков указывают на общую тенденцию в этом вопросе, которая, как мы уже заметили, получила частичную королевскую поддержку в конце XIV в., а в последующее столетие нашла своё полное выражение.
267
Кортесы в Бургосе, 1301, § 17 (CLC, I, p. 149); Кортесы в Саморе, 1301, § 5 (CLC, I, p. 152).
268
Кортесы в Медина-дель-Кампо, 1305, § 6 (CLC, I, p. 175);
270
Кортесы в Паленсии, 1286, § 2 (CLC, I, р. 95); Кортесы в Саморе, 1301, § 13 (CLC, I, р. 155).
276
Авторы петиции включили в эту категорию кабальеро также нотариусов и служащих короля, королевы и принца. См. Кортесы в Вальядолиде, 1442, § 23 (CLC, III, pp. 422-423); Кортесы в Вальядолиде, 1447, § 36 (CLC, III, р. 539); Кортесы в Вальядолиде, 1451, § 29 (CLC, III, р. 611 ff).