Иногда вызывало удивление, почему законы 1412 г. не включали в себя специфического запрещения евреям давать христианам деньги в рост. Ясно, что этот пробел не означает, что подобная деятельность была разрешена. Запрещение было пропущено потому, что авторы эдикта не хотели вступить в конфликт с законом, выпущенным Энрике III на кортесах в Вальядолиде в 1405 г. Запрещая евреям предоставлять займы под проценты, закон Энрике позволял им покупать участки земли по обоим берегам реки Дуэро, чтобы получать доход от сельского хозяйства[553]. Авторы законов 1412 г. определённо возражали против такой уступки, но сочли политически неверным отменять её или игнорировать изданием нового закона о ростовщичестве. Таким образом, они предпочли оставить в силе закон Энрике, запрещающий евреям нанимать христианских рабочих на свои поля, так же как и закон, запрещающий евреям устанавливать какой-либо налог на членов общины без специального разрешения администрации[554], но употребить другие способы, чтобы предотвратить еврейское землевладение. Ясно, что у большинства испанских евреев не было необходимых средств обосноваться на земле. Можно было ожидать, что еврейская община обложит специальным налогом своих богатых членов, чтобы обеспечить, хотя бы частично, нужды бедноты. Закон, запрещающий внутреннее налогообложение, ликвидировал этот возможный источник помощи. Эти и прочие препятствия сделали перевод сотен тысяч евреев из городских условий в сельские практически невозможным.
Так как никакое меньшинство не может выдержать экономически полное отделение от большинства населения, законы Вальядолида не должны рассматриваться просто как средство социального и экономического стеснения, их назначением было не экономическое давление, но полное экономическое удушение, а с социальной точки зрения их целью была не просто сегрегация и деградация, как предполагали некоторые авторы, но тотальное исключение евреев из испанской жизни. Их целью было не ограничение взаимоотношений между евреями и христианами, а их абсолютное прекращение. Преамбула к эдикту открыто заявляет, что законы сформулированы для того, чтобы прекратить всякое общение между христианами и иноверцами, и объяснялось это необходимостью уберечь христиан от ошибок, к которым может привести общение с иноверцами[555]. Это неуклюжее объяснение служило, конечно, прикрытием абсолютно иного назначения эдикта.
Чтобы обнаружить его настоящее назначение, мы просто должны представить себе истинные результаты законов 1412 г., если они будут действовать достаточный период времени. Вид евреев, живущих под гнётом этих законов, в специальных районах проживания (мы смело можем назвать их резервациями), будет напоминать стадо скота в загоне, практически отрезанное от источников существования. Какую пользу может принести такая группа стране или правительству, поставившим их в такие условия? Разумеется, никакую. С тех пор, как они лишились или почти лишились источников дохода, они оказались неспособными вносить хоть какой-нибудь вклад в королевскую казну, и таким образом можно подумать, что эдикт 1412 г. был издан, чтобы заставить евреев эмигрировать. Но некоторые законы эдикта опровергают такое предположение. Так, 16-й и 23-й законы запрещают евреям уезжать из отведённых им районов проживания, запрещают дворянам предоставлять им убежище и, страшнее всего, угрожают строжайшими наказаниями каждому еврею, пытающемуся оставить страну. Соответственно, 23-й закон гласит:
…все евреи и мавры, покидающие моё королевство и владения, потеряют всё, что имеют при себе, и станут моими рабами навечно[556].
Поскольку дорога к эмиграции была перекрыта, встаёт вопрос: для чего все эти ограничения были придуманы и какова их цель? Единственный приходящий в голову ответ: обращение в христианство. Законы 1412 г. представляют собой план, который ставит перед евреями заслон на любом пути, могущем вести их к безопасности. Свободная эмиграция могла бы, конечно, предоставить такую возможность для многих или даже для большинства. Но законы об эмиграции перекрыли и эту дорогу. Ловушка захлопнулась. Таким образом, крещение осталось для испанских евреев единственным способом выживания.
Если мы рассматриваем эдикт как направленный на достижение этой цели, то мы можем понять и другие его пункты, которые, как и те, что мы процитировали, не имеют прецедента в законах Церкви и государства. Например, пункт, запрещающий евреям обращаться к своим судьям во внутренних спорах, не только криминальных, но и гражданских и, таким образом, заставляющий их обращаться к алькальдам больших и маленьких городов и сёл, где они проживали. Эти алькальды были, разумеется, христианами, они не могли судить согласно еврейскому закону, и их вердикты неминуемо принуждали евреев нарушать свои собственные законы. Законодатели как минимум рассчитывали на это, вполне резонно полагая, что новые юридические обстоятельства уменьшат разрыв между жизнью еврея, верного своей религии, и того, кто уже сменил веру на христианство.[557]
В том же духе прописан двенадцатый закон, запрещающий еврею носить титул «дон». Он был направлен не только на лишение еврея права на почёт, но и на то, чтобы убить у евреев всякую надежду, что их знать сумеет добиться отмены ужасных декретов. Этот закон гласил со всей ясностью, что больше не будет еврейских придворных, которые смогут оказать влияние на правителей; даже относительно скромный титул «дон» был запрещён любому еврею. Ясно, что главным намерением законодателей было практическое влияние на евреев и демонстрация того, что у них не осталось никаких шансов вырваться из смертельной западни.
Таким образом, вопреки взглядам Бэра и других учёных, законы 1412 г. имели «единую цель и определённую программу». Их единственной целью было массовое обращение евреев, и каждый из законов был рассчитан на достижение этой цели. Было очевидно, что с введением законов в силу богатые евреи обнищают, а бедные будут умирать от голода. Еврейская община рухнет, как экономически, так и морально. Трудные и почти неразрешимые проблемы, поставленные законами в том, что касается места обитания, профессий, источников дохода и даже следования еврейскому закону, сконцентрировались, чтобы привести евреев в состояние страшнейшего напряжения, подвергнуть их немыслимым страданиям и дать им понять, что единственным способом уцелеть является крещение[558].
И действительно, с момента, когда был выпущен закон, поток кастильских евреев начал неуклонно направляться к церковным купелям. У нас есть свидетельства об этом из разных источников. Давление продолжалось, по крайней мере, семь лет, и за это время многие еврейские общины были сметены потоком крещения. Могут возникнуть разногласия о количестве выкрестов, которые принесла новая волна, но не может быть сомнения в том, что оно было велико. Согласно еврейскому хронисту XV в. Закуто, это было «самое большое насильственное крещение в еврейской истории»[559], и это написано человеком, который был прекрасно осведомлён о масштабах бедствия 1391 г.
Из нашего предыдущего отчёта о развитии событий, приведших к обнародованию законов 1412 г., читатель может с ясностью увидеть, что мы приписываем их происхождение Павлу из Бургоса, бывшему в то время епископом Картахены. В первую очередь, мы основываемся на амбициях Павла (как мы их видим), сосредоточенных на обращении евреев в христианство, на его оценке их сопротивления крещению и эволюцию его видения предмета с начала его церковной карьеры. Были, однако, и другие причины, приведшие нас к этому заключению, и мы считаем необходимым представить их здесь для того, чтобы пролить как можно больше света на причины и цели законов 1412 г.
558
То же было замечено в Арагоне (см. Manuel Serrano у Sanz,
В последующей дискуссии о законах 1412 г. Lea (