То, что сегодня много говорилось о фактах идеализации внешней политики царской России, не случайно. Это назревший вопрос. А.М. Станиславская справедливо связала тенденцию стыдливо-апологетического свойства со злоупотреблением формулой об «объективно прогрессивных» последствиях того или иного акта. Есть и другой корень – стремление выстроить в один ряд чуть ли не все многовековые захваты и присоединения, осуществленные царизмом, и провести прямую линию от них к национальному освобождению народов, осуществленному в результате пролетарской революции. Между тем любая однозначность здесь сугубо противопоказана исследованию. В нем ясно выделяются два аспекта. Первый – конкретная историческая оценка каждого явления (например, для Украины XVII в. эта оценка не будет такой же, как для Средней Азии XIX в.). Второй аспект – изучение совокупности последствий захватнической политики царизма с учетом главного момента, которым было нивелирование форм гнета внутри Российской империи, причем нивелирование «по-худшему», совершавшееся в процессе усиления крепостничества и внешней экспансии царизма.
В работе «Итоги дискуссии о самоопределении» (1916 г.) Ленин цитирует статью Энгельса «Какое дело рабочему классу до Польши» (1866 г.), где Энгельс называет царскую Россию владелицей громадного количества украденной собственности (т.е. угнетенных наций – поясняет Ленин), «которую ей придется отдать назад в день расчета»[625]. Ленин не сомневался в правомерности такой постановки вопроса в доимпериалистическую эпоху, в эпоху преобладающего влияния царизма в международной политике (1848 – 1871 гг.). Но с того времени, когда изменилась коренным образом мировая обстановка, – после первой русской революции, резко ослабившей царизм и сблизившей все народы царской России на почве общей борьбы, руководимой всероссийским, интернациональным по своему составу пролетариатом, – с этого времени (и только с него) наиболее прогрессивной и вместе с тем реальной альтернативой великодержавной насильственной централизации становится добровольное объединение подавляющего большинства народов и наций старой России на демократической и социалистической основе. Такая перспектива была подготовлена исторически, но не аннексиями и колониальной политикой самодержавия, а зачатками единства освободительной борьбы, демократических движений. Играли свою роль и другие моменты, в их числе – объединенные действия и войны против чужеземных захватчиков. Но в целом, в исторической перспективе, они были дополнительным фактором, подчиненным, а нередко и, чем ближе к революционной эпохе, тем в большей мере противоречащим главному.