Февраль 1917 г. создал в этом отношении качественно новую обстановку. Все, что веками абсолютистского гнета, затем столыпинской реакцией, законами военного времени было загнано внутрь, теперь выплеснулось наружу и получило возможность необычайно широкого и свободного развития. После свержения царизма, на новой социально-политической почве стали возможными и действительно возникли новые формы и средства включения масс в обсуждение и разрешение коренных общенациональных проблем. В условиях перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую стачки потеряли свою прежнюю исключительную роль, как это было, скажем, в 1905 г. Поэтому попытки приложить схему развития революции в 1905 или в феврале 1917 гг. к октябрю 1917 г. (в смысле утверждения, что главным средством революционной раскачки масс была всеобщая стачка и что именно она явилась звеном движения, непосредственно предшествующим восстанию) едва ли могут быть признаны удачными. Показательно, что в известной резолюции ЦК большевистской партии от 10 октября 1917 г., написанной В.И. Лениным, стачки не фигурируют в качестве фактора, свидетельствующего о том, что восстание назрело[47]. Наоборот, на заседаниях ЦК 10 и 16 октября отмечалось отрицательное отношение масс к разрозненным выступлениям[48]. В то время как Каменев и Зиновьев считали, что раз нет «рвущегося на улицу настроения», идти на восстание нельзя, Ленин и большинство членов ЦК видели в этом лишь доказательство нежелания сознательных рабочих выходить на улицу только для частичной борьбы, поскольку в обстановке кануна «общего боя» очевидна безнадежность «отдельных стачек, демонстраций, давлений…»[49].
Речь теперь шла о прямой борьбе за власть. Показателями же зрелости масс накануне решающих боев могут служить данные о численности Советов, о числе участников в них, о количестве участников выборов в Советы, городские и районные думы, сведения о численности различных партий, профсоюзов, фабзавкомов, Красной гвардии и других общественных организаций. Конечно, далеко не всегда удается мобилизовать точные данные по всем этим показателям, но даже приближенные оценки дают превосходный материал для суждения о численности участников «исторического действия» и о тех каналах, по которым они в это действие втягивались.
К указанному вопросу тесно примыкает другой – о качественном составе массы. Естественно, что наиболее общее представление об этом дает классовая характеристика общества. Рабочие и крестьяне – вот главные участники событий и носители революционного творческого начала. Однако такая общая характеристика, очевидно, никого не может удовлетворить, поскольку, с одной стороны, она не учитывает внутренней неоднородности упомянутых классов, в которых имеются как передовые, так и отсталые элементы, а с другой – оставляет за бортом другие социальные группы, которые отнюдь не остаются безучастными зрителями происходящего.
Для решения этих вопросов могут и должны быть привлечены как показатели, упомянутые выше, так и данные социальной статистики – профессиональный, возрастной, половой состав различных групп населения, – далеко не достаточно используемые в нашей литературе. Количественный и качественный анализ состава массы в каждом конкретном случае является непременным предварительным условием успешного решения всей совокупности вопросов, связанных с характером и механизмом революционного творчества.