На первый взгляд может показаться неожиданным, что Ленин усматривает связь между устарелым подходом к крестьянству и методами, культивируемыми лидерами Пролеткульта. Однако эта связь безусловна. И в том, и в другом случае речь идет о преодолении шаблона абстрактной революционности, о нахождении и развитии новых способов постепенного включения самых широких масс в строительство основ социализма – включения и на экономической почве, и в сфере знания, овладения «азами» культуры, без которых немыслимо действительное восхождение к ее вершинам.
Избавление от «всяких глупостей о пролетарской культуре», по мысли Ленина, требуется для того, чтобы идти к народу с деловым и ясным планом перестройки производства, который «так глубоко зацепит за насущнейшие интересы крестьянской массы, так свяжет общий подъем культуры и знания с наболевшими экономическими нуждами, что мы еще во сто раз усилим потребность образования со стороны рабочих масс»[121].
Возобновление военных действий весной 1920 г. поломало расчеты на мирную строительную работу и интенсивное культурное строительство. Но характерно, что внимание Ленина к «глупостям „пролетарской культуры“» теперь уж не ослабевало. Мысль Владимира Ильича все чаще возвращается к культурным задачам, которые встанут во весь рост с окончанием войны.
В ноябре 1920 г., когда Политбюро и Пленум ЦК РКП(б) обсуждали проблему Пролеткульта, Ленин выступил с речью на Московской губернской партконференции. Он говорил, что «экономических основ для действительного социалистического общества еще нет. Культурных условий, грамотности, вообще более высокой культуры в массе рабочих и крестьян нет. Это получилось потому, что военные задачи отвлекали все лучшее из пролетариата»[122].
И, наконец, уже после введения нэпа, разъясняя своеобразие и задачи наступившей полосы развития, Ленин отмечал, что «после периода невиданных еще миром достижений в области пролетарского творчества военного, административного, общеполитического, наступил не случайно, а неизбежно, не по вине лиц или партий, а в силу объективных причин, период гораздо более медленного нарастания новых сил»[123]. Среди «невиданных достижений пролетарского творчества» Владимир Ильич, как мы видим, не называет достижений в области культуры. Они еще предстоят. Но как их достичь? Какими методами? Безусловно, не методами Пролеткульта! Революция – это прежде всего стихийный порыв масс. Партия рабочего класса испытывает давление силы и слабости этого порыва. Каждый своеобразный поворот в истории, говорил Ленин, вызывает некоторые изменения и повышение активности мелкобуржуазных шатаний, «всегда имеющих место рядом с пролетариатом, всегда проникающих в той или иной мере в среду пролетариата»[124]. Тем более велика эта опасность в моменты, когда пролетариат, совершив громадный рывок вперед, вынужден во избежание катастрофы отступить, закрепиться, перейти к постепенному, «реформистскому» решению долговременных задач наиболее глубокого социалистического преобразования.
Ленинская категоричность и непримиримость к псевдореволюционной сущности лозунга «пролетарской культуры» в значительной мере объясняется тем, что пролеткультовский метод прямого «штурма» высот культуры изолированным отрядом Пролеткульта был глубоко ошибочным и обрекал массы на неудачу. Своей показной революционностью пролеткультовщина подогревала нетерпение масс, укрепляла иллюзии легкого достижения успехов на фронте культурного строительства и, безусловно, в определенной мере примыкала к военно-коммунистической идеологии, к «левому коммунизму», питалась им и, в свою очередь, питала его.
Ленинская критика пролеткультовщины имела целью подготовку партии и рабочего класса к решению новых задач – задач перехода к нэпу, – полный объем и характер которых еще только вырисовывался.
Г.А. Алексеев.
Русский 1905 год и революционная концепция Р. Люксембург
Рассматривая (в 1913 г.) исторические судьбы учения Маркса как интернациональной теории революционного действия рабочего класса, В.И. Ленин выделил в качестве одной из вех всемирной истории и одновременно собственного развития марксизма 1905 год, русскую революцию. В послеоктябрьскую эпоху взаимосвязь «нового источника величайших мировых бурь»[125] с судьбами марксистской теории настолько очевидна, что ее признают даже многие буржуазные авторы. Другой вопрос, как они понимают эту взаимосвязь. Тезис об «ориентализации» марксизма по понятным причинам вполне устраивает тех, кто хотел бы воздвигнуть стену между Марксом и Лениным, между европейским социализмом XIX в. и большевизмом. Для иных идеологов правой социал-демократии это также «аргумент» в пользу их притязаний на классическое наследство. Отметая явные искажения и фальсификации, мы, естественно, не должны «закрывать» действительно важную, громадную по значению проблему – исследования отмеченной Лениным взаимосвязи, вне которой нельзя понять ни общий ход исторического развития, ни характер революционного процесса XX в., ни особенности движения марксистской мысли на всех континентах, включая родину марксизма – Западную Европу.
122