Один из аспектов этой большой проблемы – «перенесение» русского опыта в иные – не специфически русские, – условия. Указанный вопрос возник уже в ходе революции 1905 – 1907 гг. и впервые был поставлен в полный рост революционно-марксистским крылом западноевропейской, прежде всего германской социал-демократии в лице Розы Люксембург[126]. Бесспорно, что творческая разработка этого вопроса составляет одну из крупнейших заслуг лидера немецких левых, и также бесспорно, что, выдвигая требование ассимиляции уроков и опыта революции 1905 – 1907 гг., введения этого опыта в теорию и тактику пролетарских партий стран развитого капитализма, Р. Люксембург смотрела далеко вперед. Правда, исторические условия, в которых впервые разрабатывалась данная проблема, еще недостаточно созрели для ее конкретизации. Это обстоятельство, вместе с известными теоретическими промахами, наложило свою печать на работы и выступления Р. Люксембург. Как теоретик она никогда не принадлежала к числу людей, выжидающих более спокойного, «подходящего» времени, когда можно, отвлекаясь от злобы дня, предпринять научный анализ без опаски, что он не охватит все стороны быстро меняющегося движения истории и будет не вполне точен в оценке ее перспектив. «Русской революцией, – писала она по горячим следам событий в 1905 г., – заканчивается почти шестидесятилетний период спокойного парламентского господства буржуазии. Вместе с русской революцией история вступает в эпоху переходную – от капиталистического строя к социалистическому. Сколько времени продлится этот переходный период, это, конечно, может интересовать только предсказывателей политической погоды»[127].
Обращение Р. Люксембург к русскому опыту диктовалось не одной лишь ее революционной страстью и непосредственными связями с пролетарским движением в России[128]. Для нее это было также органическим продолжением борьбы за марксизм, против его реформистских извращений. К работам о 1905 г. идет прямой путь от полемики с Бернштейном и бернштейнианцами. Эта сторона деятельности Р. Люксембург достаточно известна[129]. В данной связи необходимо, однако, подчеркнуть, что «бернштейниада» не была порождена только сдвигами в социально-экономическом развитии (переход к империализму), изменениями в составе, положении и психологии определенных слоев рабочего класса и натиском извне со стороны буржуазной политики и идеологии. Ее источник также в трудностях более давнего и нового происхождения, которые испытывало рабочее движение Европы и – соответственно – марксистская мысль. За плечами этого движения были десятилетия классовой борьбы, перспективу которой Маркс и Энгельс связывали с социалистической революцией. Вместе с тем это движение имело немалые завоевания, экономические и правовые, сумело отвоевать у буржуазии возможность легальной организации и преуспело в развитии своей организации – партийной и профессиональной. Успехи расширяли поле борьбы, но они же создавали инерцию ограниченного движения, т.е. потенциальную опасность разрыва между движением и целью. Бернштейн сделал эту опасность очевидной. Кризис европейской социал-демократии, вызванный ревизионизмом, вплотную подвел к проблеме промежуточного звена, соединяющей текущую борьбу и социалистическую цель. «Но каковы же, спрашивается, – писал К. Каутский, говоря о сложности проблемы, – будут формы, в которые отольется решительная борьба между господствующими классами и пролетариатом? Когда должны мы ожидать этой борьбы? Каким оружием будет располагать для нее пролетариат?»[130] В конце XIX в., как и в первые годы XX в., к которым относятся слова Каутского, ответ на эти вопросы мог быть самым общим. «Мы можем наперед определить до известной степени направление развития, но не его формы, не его темп»[131].
127
128
Подробнее см.:
129
Изложение позиции революционно-марксистского крыла германской социал-демократии в период борьбы с бернштейнианством см. в книге:
130