Исторические записки. Т. IV. Трактаты

После этого Сын Неба на севере посетил область Шофан, на востоке доехал до горы Тайшань, проехал по берегу моря и через северные приграничные земли вернулся [в столицу]. [Император] щедро одарил [своих слуг] в местах, через которые он проехал, раздав более миллиона кусков шелка и огромное количество денег и золота. Для всего этого в полной мере были использованы [запасы] ведомства дануна.

[Сан] Хун-ян, кроме того, предложил издать указ о повышении по службе тех мелких чиновников, которые могли внести в казну зерно[798], и о праве преступников откупаться от наказания. Согласно изданному указу люди из народа, которые были в состоянии в соответствии со своим положением и рангом внести зерно [на склады] в парке Ганьцюань, [222] освобождались за это от воинской повинности на всю жизнь и не могли быть больше обвинены в обогащении [с конфискацией их состояния].

Все другие области, [кроме столичной], перевозили зерно в те места, где в нем ощущалась острая нужда, тогда как чиновники, отвечавшие за земледелие во всех управлениях[799], должны были доставлять зерно [в столицу], в результате количество зерна, перевозимого по воде в течение года из районов к востоку от гор, увеличилось до шести миллионов даней. На протяжении всего одного года главные [императорские] склады и хранилища в парке Ганьцюань наполнились [зерном]. В приграничных районах появились излишки зерна и других товаров, в управлении по перевозкам зерна и товаров с целью уравнивания цен [накопилось] до пяти миллионов кусков шелковой материи[800]. Хотя народу и не увеличивали подати, но в Поднебесной имелось в достатке все необходимое для ее нужд. Тогда [Сан] Хун-яну были пожалованы ранг цзошучжана и дополнительно сто цзинь золота.

В том же году (110 г.) случилась небольшая засуха, и государь повелел чиновникам молиться о дожде. Бу Ши в связи с этим сказал: «Центральные власти должны кормиться за счет поземельного оброка цзу и одеваться за счет податей шуй, и только, а ныне Хун-ян приказывает чиновникам сидеть в рыночных рядах и торговать товарами с целью получения прибыли. Сварите Хун-яна живьем, и тогда Небо пошлет дождь!»[801].

Я, тайшигун, Придворный историограф, скажу так.

По мере того как земледельцы, ремесленники и торговцы пошли по пути широкого обмена [продуктами и изделиями], стали распространяться и деньги в форме панцирей черепах, раковин, золотых слитков, металлических монет, денег ножеобразной и лопатообразной формы. Все это пришло к нам из очень давнего и далекого времени и существовало даже ранее [правления] рода Гао-синя, но для описания этих явлений у нас нет никаких сведений[802]. Зато «Книга истории» повествует нам о времени Тан [Яо] и Юй [Шуня], в «Книге песен и гимнов» рассказывается о поколениях домов Инь и Чжоу[803], [и мы узнаем, что] тогда в периоды мира и покоя правители отдавали предпочтение школам сян и сюй[804], ставили на первое место основное занятие — земледелие — и стесняли второстепенные занятия — ремесло и торговлю, стремясь с помощью правил поведения ли и воспитания долга и воспрепятствовать [погоне] за выгодой. В изменчивости дел и событий причин множество, и нередко [ход событий] противоречит истинному пути. Вот почему, когда достигается изобилие продуктов и вещей, [с неизбежностью] наступает упадок, когда обстоятельства времени развиваются до своего предела, наступает [неизбежный] поворот, [223] при этом [проявляется] то сущность явлений, то их внешняя форма. [Так перед нами] предстает цепь изменений, кончающихся и вновь начинающихся[805].

798

В гл. 24 Хань шу говорится не о чиновниках ли, а о богатых «людях из народа» минь, которые за взнос зерна могли войти в число чиновников (ХШБЧ, III, 2061).

799

Ранее сообщалось, что должности таких чиновников по земледелию нунгуань были учреждены в главных ведомствах дануна, шаофу, шуйхэна и тайпу.

800

По исчислению Н. Сванн, каждый кусок шелка в то время стоил примерно тысячу стандартных монет весом 5 шу, следовательно, стоимость якобы собранного на государственных складах шелка достигала огромных сумм — порядка пяти миллиардов медных монет, или 500 тыс. золотых единиц-слитков (Food and Money in Ancient China. Princeton, 1950, с. 318, п. 634). Цифры подобного рода представляются достаточно преувеличенными, учитывая относительную ограниченность ресурсов сельского хозяйства, в частности шелководства.

801

В целом Сыма Цянь рисует картину достаточно благотворного влияния ряда мер Сан Хун-яна на состояние страны. В то же время в словах Бу Ши отражаются позиции сторонников патриархальных порядков и противников большой роли рынка, денег и государственных монополий. Этими словами и завершается основной текст гл. 30. Из Хань шу известно, что У-ди не последовал советам к тому времени уже впавшего в немилость Бу Ши, более того, в 87 г. Сан Хун-ян занял высокий пост главного цензора (ХШБЧ, т. III, с. 2062), его карьера завершилась позднее, при императоре Чжао-ди. Шаванн, ссылаясь на Ши цзи луаньвэнь, высказывает сомнение в принадлежности последних слов Бу Ши и считает, что таким путем Сыма Цянь лишь показал свое скептическое отношение к системе Сан Хун-яна (МИС, т. III, 2, с. 600, примеч. 1).

Гу Янь-у подчеркивает своеобразие художественного метода или приема, используемого историком, когда он завершает изложение темы чьей-либо речью, содержащей какую-то итоговую оценку или общее суждение, как это имеет место с сентенцией Бу Ши, предлагающего сварить Сан Хун-яна живьем.. Такой прием использован также в гл. 73 (ШЦ, т. V, с. 2341-2342), 86 (ШЦ, т. V, с. 2538), 101 (ШЦ, т. V, с. 2747-2748) и 107 (ШЦ, т. VI, с. 2855; ХЧКЧ, т. IV, с. 2054).

По-видимому, Сыма Цянь достаточно ясно видел и плюсы и минусы реформ Сан Хун-яна и заключительной фразой указал на остроту борьбы вокруг них.

802

В начале своего заключения к главе древний историк удивительно точно истолковал взаимосвязь развития земледелия, ремесла в далекой древности с постепенным расширением обмена продуктами и изделиями, с выделением при этом и слоя торговых людей и как следствие такого процесса с появлением в обществе в определенной исторической последовательности различных эквивалентов этого обмена — денег (от панцирей черепах и раковин каури до золотых и медных денег). Однако появление денег казалось ханьскому историку настолько давним делом, что он относит их существование к периоду до Гао-синя (Ди-ку), который уже ко времени жизни историка сделался почти легендарным и о котором не было никаких свидетельств (о Гао-сине см.: «Исторические записки», т. I, с. 135).

Мысль о давности появления денег мы связали со временем до Гао-синя, однако западные переводчики (Шаванн, Блю, Уотсон) фразу о Гао-сине обособили, говоря просто, что само время Ди-ку было древним и свидетельств о нем нет. Такое понимание, очевидно, тоже возможно, но тогда отсутствует взаимосвязь с начальным рассказом о деньгах. Современная пунктуация Гу Цзе-гана говорит все же о единстве этих мыслей (ШЦ, т. III, с. 1442).

803

Шан шу, или Шу цзин («Книга истории», «Книга исторических преданий»), — одна из древних книг, созданная в основном в последних веках династии Чжоу и содержащая предания о древнейшем периоде истории Китая с описанием основ политической власти и методов управления. Стала одной из канонических книг конфуцианского пятикнижия, подвергшись значительной редакции в духе официальной доктрины и идеализации древности.

Ши цзин («Книга песен и гимнов») — древнейший поэтический памятник китайского народа, собрание народных песен и культовых гимнов числом 305, относящихся по содержанию к эпохе Инь и периодам Западного Чжоу и Чуньцю. Время создания отдельных частей Ши цзина относится, очевидно, к VIII-V вв. до н. э. Тоже стал канонической книгой.

804

Сян сюй *** *** — по свидетельству Мэн-цзы (372-289), это были определенного типа школы или группы, где учили сыновнему почитанию и уважению к старшим, т. е. основам поведения в конфуцианском духе (ЧЦЦЧ, т I, Мэн-цзы чжэн-и, гл. 1, с. 57). В Ли цзи о них сказано подробно, причем делается попытка найти первые типы подобных заведений уже в легендарной древности. В трактате утверждается, что при древнем Юе было два типа сянов: в шансян *** *** кормили голао *** *** — старцев высокого положения с заслугами перед государством, в сясян *** *** кормили шулао *** *** — отставных чиновников, в период господства рода Ся-хоу якобы для таких же категорий старцев существовали дунсюй *** *** и сисюй *** ***, в период Инь действовали якобы соответственно юсюэ *** *** и цзосюэ *** ***, а в период Чжоу — дунцзяо *** *** и юйсян *** *** (Ли цзи чжэн-и, кн. 2, гл. 13, Ван-чжи — ШСЦ, т. XX, с. 628). При всей придуманности этой схемы ясно вместе с тем, что речь идет уже не о школах, а о каких-то богадельнях для знатных престарелых. Бань Гу вновь возвращается к трактовке сюй и сян как школ, следуя за Мэн-цзы, он говорит: «В селении ли имелся сюй, а в волостях имелся сян. В сюй делали ясными наставления [мудрецов], в сян учили осуществлению правил поведения и видели, как меняются к лучшему [ученики]» (ХШБЧ, гл. 24, I — т. III, с. 2004). Если иметь в виду, что в ли — селение входило 25 семей, а сян *** считался волостью, где по схеме проживало 12500 семей, следовательно, сюй должен был представлять уровень начальной школы, а сян — что-то более высокое, скажем тип средней конфуцианской школы. Однако и это построение не находит подтверждения в реальной жизни эпохи Хань, ибо там не могло быть всеобщего обучения. Единственное, что могло реально существовать, — это какие-то учебные группы детей знати. Пэй Цзы-е (в Сун люэ цзунлунь) говорит о существовании подобных групп в столице империи.

805

Здесь мы находим пример понимания вечной и беспрерывной изменчивости мира, хотя и в форме кругооборота. В эпилоге гл. 8 Сыма Цянь уже изложил свое понимание кругооборота в применении к смене форм власти и их основ (см. «Исторические записки», т. II, с. 199). Эти идеи изменчивости мира отражены в «Книге перемен» (Ицзин), в трактатах Лао-цзы, Чжуан-цзы, философа Сюнь-цзы, которые хорошо были известны историку. Во фразе некоторые сложности представляет толкование выражения и чжи и вэнь — *** — *** — альтернативной пары глубоких философских понятий. Н. И. Конрад, разбирая философию истории Сыма Цяня, писал: «Естественные свойства человеческой природы в «Луньюе» обозначаются словом чжи, и в одном месте «Луньюя» это чжи прямо противопоставляется тому, что обозначается словом вэнь. Оба эти начала могут даже вступать в конфликт друг с другом, одно может возобладать над другим» (Н. И. Конрад. Запад и Восток. М., 1966, с. 63). И далее автор трактует вэнь через понятие «культуры» как элемента человеческой личности и общественной жизни» (там же, с. 70). А. А. Петров при переводе сходного выражения у ханьского философа Ван Чуна, жившего на полтора столетия позже, тоже передает и чжи и вэнь как «есть природа, есть культура» и далее вторую пару и шуай и шэн — *** — *** переводит «есть упадок, есть расцвет» [А. А. Петров. Ван Чун — древнекитайский материалист и просветитель. М, 1954, с. 93, китайский текст см. Лунь хэн цзи-цзе («Критические рассуждения» Ван Чуна), подготовленное Лю Пань-суем, Пекин, 1957, гл. 18, ч. 3, с. 383]. В этом контексте противопоставление «природы» и «культуры» остается неясным. При переводе этого абзаца гл. 30 Ши цзи Б. Уотсон в данной смысловой паре противопоставляет периоды «грубой простоты» (rude simplicity) и «утонченности» (refinement) — см. Records, II, 105. А Ю. Л. Кроль трактует их как «один [период] природных качеств, один [период] утонченной формы» (см. его монографию «Сыма Цянь историк». М., 1970, с. 99). Все эти переводы в связи с крупными переменами в обществе — «процветанием» или «упадком» его — не вполне приемлемы. Мы склонны чжи и вэнь отнести к более общим дефинициям философского плана к внутреннему содержанию, сути явлений — чжи, и к их внешнему проявлению или форме — вэнь. Временами то одно, то другое берет верх. Один период характерен выдвижением на первый план подлинных, истинных черт общественных явлений, и тогда государство процветает, другой период связан с господством внешних форм, с изощренностью и формализмом (а не с «культурой»), и тогда общество ввергается в шуай — упадок. Таков, на наш взгляд, логический ряд этих парных понятий.

Р. Блю считает, что заключительное философское суждение отражает взгляды отца историка Сыма Таня (The Argumentation…, с. 17, п. 1).