В старших классах она ходила в храм огня перед экзаменационной неделей. Клала принесенную сандаловую палочку на серебряный поднос у входа в святилище и благоговейно наносила себе на шею и лоб серый пепел, оставленный для этой цели на подносе. Дастур Дхунджиша в ниспадающей белой одежде всегда встречал ее объятиями и неизменно называл дорогой дочкой. Запах его одеяния напоминал тонкий сандаловый аромат материнского сари. Успокоившись и укрепившись духом, Мехру шла сдавать экзамен.
Дастуру Дхунджише сейчас было уже почти семьдесят пять, и он не всегда служил в храме, когда туда приходила Мехру. В некоторые дни, когда дастур неважно себя чувствовал, он оставался в своей комнате, а молитвы и ритуалы поручал более молодому священнику. Но сегодня, надеялась Мехру, он все же выйдет. Ей хотелось увидеть милое лицо из своего детства, длинную седую бороду и вселяющее спокойствие брюшко.
Выйдя замуж за Рустом-джи и переехав в Фирозша-Баг, Мехру продолжала посещать все храмовые церемонии у дастура Дхунджиши, не считаясь с риском вызвать раздражение дастур-джи, жившего в их же доме на втором этаже. Этот священник полагал, что именно к нему должны ходить жители Фирозша-Баг и что всем им следует участвовать в обрядах в агьяри[19], расположенном по соседству, пока хватает этого помещения. Но Мехру настаивала на своей приверженности Дхунджише и не обращала внимания ни на глубокое возмущение соседа-священника, ни на выговоры Рустом-джи.
Под отеческими объятиями Дхунджиши, утверждал ее муж, таится похотливое желание старика, который научился эксплуатировать свой благочестивый образ: «Ему, старому козлу, нравится трогать и щупать женщин – и чем они моложе, тем ему приятнее, тем больше удовольствия он получает, когда жмет их и тискает». Мехру ни на секунду не верила мужу и всегда просила его не говорить плохого о таком святом человеке.
Но это еще не все. Рустом-джи клялся, будто всем известно, как Дхунджиша и его собратья обмениваются непристойными замечаниями между строчками молитвы, вставляя их по мере чтения священных текстов, особенно в те дни, когда на церковные церемонии приходит много элегантных женщин брачного возраста в красивых, ярких нарядах. В качестве любимого примера он часто приводил строчки молитвы «Ашем Ваху»[20]:
Этот шуточный вариант был популярен среди людей не слишком религиозных, и Мехру считала его еще одним доказательством непочтительности Рустом-джи. Он уверял ее, что священники очень умело наловчились распевать эти слова, и потому никто ничего не замечает. Кроме того, что не менее важно, все дастуры, уподобляясь бандитам в масках, обязаны повязывать поверх носа и рта белый платок, чтобы дыханием не осквернить священный огонь, а это мешает прихожанам как следует расслышать их бормотание. Рустом-джи утверждал, что только натренированное ухо различит сквозь их бубнеж, где слова молитв, а где непристойности.
Автобус Н остановился на Марин-лайнс. Мехру вышла и направилась пешком по Принсесс-стрит, удивляясь обилию машин. Автомобили и автобусы стояли в пробке по всей эстакаде от Принсесс-стрит до Марин-драйв.
Мехру подошла к храму огня и увидела, что у запертых ворот стоят две полицейские машины и полицейский фургон. Она ускорила шаг. Насколько она помнила, последний раз эти ворота были закрыты во время индо-мусульманских стычек после раздела страны, и ей было страшно представить, какое же несчастье могло произойти теперь. Парси и не только парси вытягивали шеи и всматривались во двор сквозь прутья ограды. Все они были охвачены общим человеческим чувством – любопытством. Полицейский пытался уговорить людей разойтись.
Мехру в нерешительности потопталась в стороне, но потом стала пробираться сквозь толпу. Она увидела, что дастур Котвал вышел из здания храма и явно направился к воротам. Проталкиваясь через сгрудившихся зевак, она попыталась привлечь к себе его внимание. Как и дастур Дхунджиша, он жил при храме и хорошо знал Мехру.
Дастур Котвал подошел к воротам с объявлением для собравшихся парси: «Все молитвы и церемонии, запланированные на сегодня, отменяются, кроме молитв об усопших». И ушел прежде, чем Мехру успела протиснуться ближе.
Теперь из толпы до нее стали доноситься тревожные слова: «…убит прошлой ночью… заколот в спину… полиция и уголовный розыск…». Мехру совсем пала духом. Неужели все это случилось в Бехрам роз, который она так старалась сделать идеальным? Почему жизнь так жестоко вывернула все наизнанку и она ничего не может изменить? Мехру решила остаться, пока не поговорит с кем-нибудь, кому известно, что именно произошло.