Позже я встретился с Морганом в его офисе, когда приехал на свой первый срок в Калифорнийский университет в Санта-Барбаре в 1966 году. Он был сердечным и щедрым человеком, который, казалось, живет, чтобы воскресными вечерами слушать диксиленд-джаз в местном клубе. В самом деле, он был настолько щедр, что однажды вдруг взял да и одолжил мне пять тысяч долларов на покупку моего первого дома! Вот так запросто он, сидя за рабочим столом, выписал чек и протянул мне его со словами “Вернешь, когда сможешь”. Этот жест позволил мне устроить свой домашний быт и имел для меня большое значение. Много лет спустя, последовав его примеру, я сделал то же для двух своих молодых научных сотрудников.
Оказывается, мысль о расщепленном мозге впервые была зафиксирована в 1950 году во втором издании книги Моргана, написанном совместно с психологом из Пенсильванского университета Элиотом Стелларом[34]. Высказана она была обыденно и звучала так, будто уже в то время была частью культуры, хотя на самом деле все еще только строили догадки о предназначении мозолистого тела и о том, как информация попадает из одного полушария в другое. Не напоминает ли вам это происходившее в генетике? В конце концов, каждый знал, что существует наследственность и что существует ДНК, и до того, как Уотсон и Крик сопоставили эти факты. Возможно, крупные прорывы попросту назревают, накапливаются. В то же время – и, на мой взгляд, это важно – кому-то надо было выйти вперед и сделать что-то для подтверждения или опровержения тех идей, а не только бесконечно обсуждать их. Для меня несомненно, что Майерс и Сперри засучили рукава и превратили разговоры в экспериментальные данные.
Я встретил Майерса спустя годы на конференции, где представлял результаты работы по расщепленному мозгу на людях, а он рассказывал о некоторых своих анатомических исследованиях, выполненных на шимпанзе[35]. Я очень хотел познакомиться с ним, поскольку осознавал его ключевую роль в истории исследований расщепленного мозга и развитии этого направления. Как ученый он однозначно заслужил уважение коллег, и наука о мозге многим ему обязана.
Это не значит, что он был исключительно положительным персонажем. После моего выступления он стал брюзжать, что, мол, “странный случай из медицинской практики” не имеет особого значения, что это было странное последствие исходной эпилепсии и так далее. Я был ошеломлен и фактически потерял дар речи. Но постепенно до меня стало доходить: сферы влияния – это главное, а я вступил в его сферу влияния, его вотчину, даже несмотря на то, что продолжал его работу на других видах и к тому времени наши исследования на людях уже прошли проверку коллег в нескольких рецензируемых журналах. Мне преподали очередной урок о разнице между учеными и наукой. Помню, я еще размышлял: все ли производители интеллектуальной собственности неизбежно становятся такими? Есть ли какая-то разница между художником, ученым, каменщиком? Стану ли я таким? Не забыть бы проверить…
Роджер Сперри был поистине гигантом в своей области. Когда я приехал в Калтех, он недавно оправился от обострения туберкулеза. Его жена, Норма, координировала поток информации к нему из лаборатории, пока он отдыхал и восстанавливал силы в санатории. Тогда он был задействован по крайней мере в трех крупных научных проектах. Его основополагающая работа в области нейробиологии, показавшая, что связи в мозге животных устроены не случайным образом и еще изменяются под действием опыта[36], укрепляла свои позиции. Он также выдвинул смелую гипотезу, что свою роль играет и хемоаффинность – благодаря которой рост нейронов направляется к определенной точке в ходе развития организма. Он конспективно изложил эту идею на конференции несколькими годами ранее, и этого было достаточно, чтобы Калтех предложил ему должность профессора.
Сперри обратился к другой проблеме. Тогда существовало понятие психофизического изоморфизма[37]. Оно предполагало, что если, к примеру, человек видел треугольник в реальном мире, то в участках мозга, отвечающих за зрение, в это время должен был регистрироваться соответствующий паттерн электрических сигналов, совпадающий по форме с реальной фигурой. Чтобы проверить эту идею, Сперри вставлял небольшие слюдяные пластинки в кору больших полушарий кошкам. Слюда служила изолятором, поэтому любой полевой[38] электрический потенциал в мозге, если он имел место, существенно нарушался множеством создающих помехи пластинок, что не давало животному выполнять задание на зрительное восприятие. Проведено было много вариаций этого эксперимента. Все результаты подтверждали идею Сперри о том, что надо отказаться от концепции психофизиологического изоморфизма (параллелизма). И от нее отказались.
35
Black P., Myers R. E.
36
Sperry R. W.
37
Sperry R. W., Miner N., Myers R. E.