После сессии я спросил Нормана, почему он так поступил. Его нежелание подчиняться этикету было, мягко говоря, заметно со стороны. Норман ответил: “Ну уж нет, не собираюсь я кланяться императору Японии, после того что он сделал с нашими войсками”. Он был человеком, воистину достойным уважения, и обладал сильным соревновательным духом. Со временем я подружился с Гешвиндом и со всей его бостонской группой по нейропсихологии. Если мы когда и говорили о проблемах первенства, то я и не припомню такого, а ведь у нас была масса возможностей обсудить это. Как ученому и собеседнику Норману было мало равных. Находиться в его компании всегда было приятно. В 1965 году он написал статью для журнала Brain, которая до сих пор считается классическим обзором неврологических синдромов дисконнекции (“disconnexion”[47], как написали в британской публикации)[48]. И действительно, та статья послужила стимулом к формированию целой отрасли поведенческой неврологии в Америке.
Пока еще не опубликованную рукопись Гешвинда передавали из рук в руки в Калтехе, она не оказывала большого влияния на наш образ мыслей. Сперри сказал, что всякий раз, когда ученый делает открытие, кто-нибудь обязательно отмечает: “Ну да, но такой-то думал об этом еще до вас”.
Во многих смыслах Сперри беспокоился о социальных аспектах своего поведения больше других. Он постоянно думал о том, как его действия повлияют на социальную жизнь ученых. Боген в своей автобиографии рассказывает одну историю, в которой отражено это качество Сперри. Он обсуждал случай, когда Сперри изменил своей манере не торопясь готовить рукопись для публикации:
Роджер не всегда медлил. Однажды, когда я пришел в лабораторию, я поднял тему статьи Гордона о латерализации обоняния у пациентов с расщепленным мозгом. Он сказал: “Нам нужно немедленно отправить в журнал эту статью об обонянии”. “Почему?” – спросил я. “Потому что я только что рецензировал статью для Neuropsychologia, где похожий эксперимент проводили на крысах. Все знают, что результаты, которые в опытах на крысах получают многие месяцы, на людях можно получить всего за несколько недель. Если мы промедлим, люди решат, что идея пришла мне в голову во время рецензирования статьи про крыс”. Казалось, Роджер продумывает все. Я боготворил его и ловил каждое его слово – а их было не так уж много. Я считал его величайшим экспериментальным физиологом нашего времени[49].
Тогда я был слишком неопытен, чтобы осмыслить, насколько сложно признавать чужие заслуги в развитии своей идеи, или осознать, что нужно постоянно отделять личность ученого от науки. К несчастью, сейчас принято давать авторам возможность составить для редакторов журнала список людей, которых они хотели бы видеть в качестве своих рецензентов, а также список тех, с кем они не хотели бы иметь дела. Эта новая тенденция возникла, поскольку многие поняли, что мелочность помешала множеству научных разработок. Новые идеи должны иметь возможность быть выраженными. Впрочем, эта практика, якобы призванная бороться с “конфликтом интересов”, еще и не дает людям выступить с какой-то критикой статьи. Действительно ли стоит лишать кого-то возможности рецензировать статью только потому, что его взгляд на интерпретацию данных отличается от мнения авторов? Это противоречит самой сути науки.
Тогда я просто продолжил ставить эксперименты, и спустя некоторое время та история с рукописями закончилась. В конце концов, мы тогда уже понимали, что изучение синдрома дисконнекции и утраты ряда способностей было не самым интересным в изучении расщепленного мозга. Мы начали понимать, что можем тестировать возможности каждого полушария мозга по отдельности, независимо от влияния второго. В отличие от классической неврологии, где изучают отсутствие конкретных умственных способностей, вызванное повреждениями мозга в определенных местах, мы могли изучать их наличие. Это было нечто принципиально новое.
Хотя волнующая радость открытия вскоре прошла, мы знали, что в наших руках – золотая жила для исследователя, способная объяснить некоторые тайны мозга. Нужно было начать медленное и осторожное исследование того, что нам требуется сделать для подтверждения и уточнения изначальных результатов. Мы сразу же столкнулись со сложной задачей. Наша первая статья о расщепленном мозге в Proceedings of the National Academy of Sciences в основном содержала результаты экспериментов, в которых ограничивали распространение зрительной информации, направляя ее в одно из двух полушарий. Это было сравнительно легко сделать. На следующем этапе необходимо было сходным образом ограничить распространение тактильной информации. Это было совсем не просто.