В-третьих, договорная природа принятых решений отражена уже в преамбуле. Монарх уточняет, что он получил «согласие и совет» своих братьев, архиепископов, епископов и магнатов Кастилии и Леона и «добрых людей городов Кастилии и Эстремадуры и леонских земель, которые были со мной в Вальядолиде»[165]. Заключению соглашения – и в этом преамбула совпадает с договоренностями 1252–1253 гг. – способствовали «многие злоупотребления, которые происходили и были во вред нам и всей моей земле». Наиболее важно в этом смысле то, что «добрые люди» изложили королю суть злоупотреблений, и он обязался удовлетворить изложенные просьбы и обеспечить соответствующий надзор во всех своих королевствах. Таким образом, договоренности появились как результат инициативы представителей королевств. Такое заключение можно сделать на основе того, как составлялись тетради.
Действительно, из некоторых договоренностей следует, что они были приняты не единичным субъектом – королем, а коллективным: «Сочли правильным»[166] или «Согласились и сочли правильным»[167]. Исчезает повелительное наклонение, которое можно встретить в севильских договоренностях 1252–1253 гг. («Повелеваю» или «Также повелеваю»), что указывает, по моему мнению, на желание подчеркнуть пактовый характер договоренностей.
В равной степени важно, что о монархе говорится всегда в третьем лице («король повелевает»), что наводит на мысль о том, что договоренности были составлены представителями королевств, представлены монарху и одобрены им. Кроме того, инициатива королевских подданных обнаруживается в некоторых договоренностях тетрадей, где уточняется, что они были представлены «на милость короля»[168].
Наконец, то, что соглашения Вальядолидских кортесов 1258 г. не являлись законами (их даже нельзя назвать декретами или постановлениями), доказывают меры, предусмотренные для обеспечения соблюдения договоренностей. Действительно, в преамбуле указано, что все – король, архиепископы, епископы, магнаты и представители консехо королевств – «принесли клятву и обещание защищать их и исполнять, и архиепископы и епископы постановили отлучить от церкви всех, кто не будет их соблюдать». Очевидно, для того, чтобы приступить к исполнению закона, не требуется клятва и обещание адресатов охранять его и угроза отлучения от церкви. Тем не менее король, помимо специальных норм, содержащихся в некоторых соглашениях, в конце устанавливает санкции против нарушителей договоренностей, которые, как уже было сказано, видимо, соблюдались отнюдь не в точности. Наказание для нарушителей договоренностей было таким же, что применялось к преступившим клятву и не подчинившимся приказам своего сеньора[169].
Таким образом, кортесы, по крайне мере, в начале правления Альфонсо Х, предстают не только как институция, чьей единственной целью является выполнение совещательной функции, но и как орган, служащий для заключения политических сделок, где представители королевства оговаривали и согласовывали с королем меры для устранения злоупотреблений и решения проблем королевств.
Историки единодушно признают собрание кортесов в Толедо в 1259 г., хотя до нас не дошло никаких протоколов или непосредственной информации о том, что обсуждали и постановили во время их заседания. Только два диплома того времени свидетельствуют о том, что причиной для созыва кортесов был вопрос об имперском троне[170]. О’Кэллэген также рискнул предположить, что Мудрый король воспользовался этим собранием кортесов, чтобы провозгласить свою гегемонию на полуострове, «возобновляя тем самым имперские притязания королей Леона, считавших себя потомками вестготских королей, правивших всей Испанией»[171].
Также не вызывает вопросов признание[172] кортесов, собравшихся в Севилье[173] в январе 1261 г., от которых сохранилась по меньшей мере одна тетрадь[174]. Как полагает Гонсалес Хименес, собрание должно было быть в высшей степени многочисленным, а предметом было не что иное, как обсуждение заморского похода: только что успешно завершилась экспедиция в Сале, и Альфонсо Х стремился получить дополнительные сервиции, чтобы начать кампанию в Марокко. Согласно преамбуле сохранившегося уложения, король обратился за советом к кортесам, и ему «дали хороший и верный совет, как и подобает настоящим преданным вассалам». Однако, согласно решению, вынесенному «добрыми людьми городов Кастилии и Леона и всех наших королевств и владений», монарх оказался вынужден удовлетворить встречное требование: «И они пришли к соглашению и сказали нам, что для того, чтобы сделать наилучшим образом то, что мы хотим, и чтобы это было угодно Богу, мы должны устранить злоупотребления, которые случаются в наших землях, и выправить все так, чтобы это было угодно Богу и на пользу и ради сохранения наших королевств»[175]. Король признает, что принял соглашение и учел, чтó можно было бы улучшить так, чтобы это было угодно Господу, ему и во благо всем.
166
170
Ballesteros Beretta 1984: 224–229; 1918: 71; Procter 1980: 144; O’Callaghan 1996: 191; González Jiménez 1993: 214; 2004: 133–136; Valdeón 1977: 60; 1986: 152; Ayala, Villalba 1990: 243, 264; Martínez Díez 1991: 143–144.
172
Procter 1980: 145; O’ Callaghan 1989: 35; 1996: 80, 130, 155, 162; González Jiménez 1993: 214; 2004: 141–142; Valdeón 1977: 60; 1986: 152; Ayala, Villalba 1990: 243, 264; Martínez Díez 1991: 144–146.
173
Справедливая критика Эвелин Проктер не позволяет принять во внимание свидетельство Ортиса де Суньиги относительно собрания кортесов в Севилье в 1260 г. По предположению Бальестероса, оно могло проходить в конце этого года (Procter 1980: 144–145).
174
Опубликовано (Rodríguez Díez 1909: 715–720) и более новое издание с небольшим исследованием М. Гонсалеса Хименеса (González Jiménez 1998a), на которое мы ссылаемся.