В это время со стороны Шахрисябза, подобно несчастью, насылаемому небесами, явился Исмаил мирахур, сын Ибрагим аталыка, с отрядом кенегесов, мангытов и джуютов в числе, приблизительно, двух тысяч человек. Ибрагим [аталык], узнав об этом, под влиянием прихода всех их высоко поднял голову коварства и ногами мошенничества пошел по пути неповиновения. А тот наглый /99 б/ сброд племен стал производить [разные] насилия и притеснения, посягая на имущество и достояние народа и на его семьи. И когда население стало жаловаться тому лишенному света зрения [Ибрагим аталыку], говоря, что их семьи терпят невероятные насилия [от шахрисябзцев], тот бесчестный человек не слушал их и нападал на народ, [говоря], что так как они все равно были голышами, то что же им делать? И такого рода обиды и притеснения [Ибрагим аталык] наносил и без того исстрадавшемуся народу. Хану же он посылал сказать, чтобы тот выступил против врагов, в противном случае он сам сделает это. В вышеуказанную пятницу [4-го раджаба] Султан кушбеги выехал из ворот города, [но] Авез Мухаммед, человек диван Ибрагима, подъехав к нему, что-то сказал ему на ухо и тот /100 а/ вернулся с дороги. На пути исполнители судьбы и предопределения скрутили поводья его воли и сбросили [их] в сеть его смерти.
Короче говоря, когда Султан кушбеги, вернувшись, отправился в высокий арк, около трехсот человек /100 б/ вместе с двумя сыновьями Исмаил мирахура и Мухаммед Назар мирахуром по приказанию Ибрагим [аталыка] отправились во внутренность высокого арка. Время приближалось к вечернему намазу[115], когда это сборище достигло небоподобного [ханского] чертога, одна часть его уселась на суфе против помещения для стремянных[116]. Однако его величество государь и рискующие своею жизнью его рабы узнали о вероломном коварстве их, как это я слышал от великого мехтера Ибадуллы, бывшего Хатамом по щедрости, Мух'ием по одарению. Он говорил: «За три дня до сего события меня потребовал его величество хан и в своей личной комнате принял меня наедине, попросив сообщить ему сведения о каждом из эмиров. Я, сообразуясь со словами и мыслями государственного значения, осветил действительное положение вещей. /101 а/ Его величество, этот Рустем поля битвы и вершина горы Кафа почета, изволил сказать следующее: «Мы желаем очистить мир от бытия этих нечистых людей». Я почтительно склонился, целуя землю, и произнес: «Твоя власть и твое последнее приказание в отношении всего того, что ты хочешь!» Последовало высочайшее повеление, чтобы паломник к обоим священным городам Аравии, Хаджи Ашур тупчибаши[117] крепко запер ворота августейшего арка и на время, с вечера до утра, глашатай прислал бы мне ключи от всех замков внешних дверей арка. Каждую ночь упомянутый Хаджи исполнял это. Когда сын названного аталыка прибыл и расположился [со своим отрядом] на суфе [перед высоким арком], Хаджи в это время совершал вечернюю молитву; после нее он обратился /101 б/ к чертогу ни в чем не нуждающегося [Аллаха]: «Поистине, если эта банда в эту ночь овладеет воротами арка, дело будет весьма трудное!» И вдруг ключ к молитве открыл дверь [ее] принятия [Аллахом]. Ворота тирании[118]... [и] сын того упомянутого вошли в высокий арк[119]. Хаджи Ашур тотчас запер засовами двери дворца, сделав их подобно закрытым глазам сластолюбцев, и наложил на них тяжелые замки. Однако та шайка злоумышленников собралась вблизи, где было место стоянки лошадей, и стала обдумывать, [как ей поступить дальше].
Рассказывают, что когда победоносный и счастливый государь, равный Александру, [получил] известие о приходе шайки насильников, все махрамы: глава, полная высоких планов, «любящий государя и министра», сердце чистое от всего прочего, Ходжа Инсаф, дальновидный, благочестивый махрам запретного места уважаемых людей, Ходжа Ульфет, «великий ходжа», остроумный, сокровищница идей, Баки кушбеги, добродетельный Хаким-бек, хранитель печати, твердый характером Багрин дастурханчи, Я'куб кутваль[120], стойкий нравом Таш Мухаммед шукурчи [зонтиконосец], Абулкасим-бек, Аллабирды дастурханчи, Тагма-бек, Фархад-бек, Шугай-бек и прочие рабы, /102 б/ [как и] отряд калмыков, — все расположились под деревом, подле которого был первый запертый проход из запретного гарема, так что махрамы ходили [во дворце] до этого [лишь] места[121]. Они стали советоваться [о создавшемся положении] и сразу впали в сомнение и нерешительность, а так как (по арабскому выражению) «терпение есть ключ к избавлению от горя», — «То теперь посмотрим, — говорили они, — что будет делать эта шайка и какие намерения она имеет». Но Багрин-бий в тот день, проявив энергию и мужество, выступил вперед, сорвал со своей головы чалму, ударил ею о землю и сказал: «Неужели я действительно услышал [здесь такие слова]? Это сборище, сатанинским наваждением сорвавшись с места [и оказавшись здесь], возымело в сердце преступные намерения! Если вы не выкажете перед ними своего превосходства и будете медлить и проявлять нерешительность, то все вы завтра же выпьете напиток мученичества!» И действительно, благодаря усилию этого мужественного и неустрашимого, как лев, человека, его слова /103 а/ подействовали, а иначе, кто бы оказался [тем] другом, который смог бы этим тремстам жестоким кенегесам дать отпор и проявить [по отношению к ним] строгость?
116
В тексте «джилав-хана», т. е. помещение для лиц, принимавших от приезжавших в арк лошадей и карауливших их до их возвращения из арка. Когда тот или иной сановник садился на коня, такой стремянной (джилавдар) держал коня за поводья, когда тот слезал с лошади — поддерживал его и принимал от всадника лошадь. Если конь был утомлен долгой ездой и взмылен, то джилавдар устраивал ему проводку. Так как съезд всегда бывал большой, то и стремянных было много. Против помещения их находилась большая суфа — прямоугольное большое земляное возвышение с гладко утрамбованным верхом, на нем сидели стремянные и разные лица, сопровождавшие высоких всадников (см. Бухарский трактат о чинах и званиях, стр. 150, прим. 77).
117
Тупчибаши — начальник артиллерии. Их, собственно, было два: один назывался тупчибаши-й и лашкар, т. е. начальник артиллерии войск, ему были подчинены все начальники воинских частей ханства, почему он иначе назывался «вазир-и харб» (военный министр). Он жил в городе. В арке же жил другой тупчибаши, о котором здесь и идет речь; он назывался тупчибаши-й и дарваза-йи арк-и 'али, т. е. «начальник артиллерии ворот высокого арка». Иначе говоря, это был своего рода комендант цитадели столицы. Обычно он сидел на возвышении (суфа), находившемся с правой стороны при входе в главные ворота арка. Если же случалось что кушбеги, соблюдая древний обычай, выходил сюда и садился на возвышение, то названный тупчибаши занимал место ниже; в отсутствие же кушбеги он сидел на его месте. В просторечии он (по крайней мере при последних мангытах) часто назывался «дарвазабон-и арк-и 'али», т. е. «охранитель ворот высокого арка». К непосредственным обязанностям его, между прочим, относилось наказание преступников палками и заключение их в тюрьму, так как кушбеги все распоряжения по сему отдавал тупчибаши арка (см. А.А. Семенов, Очерк устройства центрально-административного управления Бухарского ханства позднейшего времени, вып. II, «Материалы по истории таджиков и узбеков Средней Азии», Сталинабад, 1954, стр. 59).
120
Термином кутваль в Бухаре назывался заведующий казенными (эмирскими) постройками (см. Н. Ханыков, Описание Бухарского ханства, СПб., 1843, стр. 186 и Бухарский трактат о чинах и званиях, стр. 149 — 150).
121
Чтобы понять это, следует иметь в виду, что внутренность бухарского арка не представляла какого-либо законченного ансамбля зданий. Вступая через Регистан и большие ворота внутрь здания, посетитель попадал в относительно небольшой двор, со всех сторон охваченный разными строениями, эти постройки были самого разнообразного назначения, начиная от покоев самого хана или эмира, и имели свои дворы с запирающимися дверями или воротами.