Когда известие [о происшедшем] достигло до Ибрагим аталыка, от которого /115 б/ отвернулось счастье и беда обернулась к нему лицом, а Султана кушбеги похитил орел смерти, — он, [страшно] пораженный, поднялся с суфы мечети Паендебия и отправился в Джуйбар[142]. Он в волнении приказал глашатаю ехать впереди и кричать: «Хан, этот самый хан, и аталык, этот самый аталык»[143]... был отнесен, но условия братства и союз дружбы к Султану кушбеги [у него] всегда определенно были, так что, памятуя рассказ о Лейле и Меджнуне, они постоянно утром и вечером бывали, как за одною чашкою, так и за одним пиршеством. Некоторые люди в отношении этих двух так и говорили. И другое тоже было известно, /116 а/ что Ибрагим и Султан [кушбеги] устроили такое совещание, что если высокого кипариса, благородного государя, постигнет несчастье[144]... при этих обстоятельствах оказался без средств. [Весьма] пораженный, он вскочил с места и отправился к неблагодарному Ибрагиму.
Короче говоря, в ту же ночь Ибрагим, забрав свою жену и детей, направился на свою летовку в Шахрисябэ. По выходе его из [городских] ворог к нему пристали все кенегесы и все они поехали вместе. Достигнув моста Али-Сулейман, они стали между собой говорить: «Все, что с нами случилось, всему этому причина — Ходжа». И они обнажили Ходжу, решив его убить[145], но Ходжа, пользуясь ночною темнотою, убежал и скрылся в посевах; потом добрался до дома отца, а оттуда бежал в Хорезм. Ибрагим, [как упомянуто], направился в Кеш. Ходжа Кули-бий диванбеги, будучи союзником Ибрагим аталыка, был хитрецом и рассудительным человеком: он в ту ночь прибыл к подножию [большого] минарета, к «убежищу войны», доброжелательному Хакиму парваначи, сыну Худаяр-бий аталыка[146], потому что упомянутый парваначи бил в барабан /116 б/ преданности [престолу]. Он известил его величество [хана] об этом ужасном событии и проявил крайнюю лояльность. [Оба] они, Ходжа Кули-бий и Хаким парваначи, расположились на суфе медресе Мир-Араба. Диванбеги клялся, что он ничего не знает о вероломстве этого народа, но слуги его величества [хана] кричали с высоты арка: «Если ты мангыт или катаган, приходи с расположением [и преданностью престолу]! Народ, избивай племя кенегесов, которые наши и ваши враги!» [Тем временем] через стену арка на веревке спустили [в город] человека по имени Хаджи Бадр, из числа старших в доме Хаким мирахура. Он, явившись к диванбеги и парваначи и известив их о высочайшей милости, доставил обоих в небовидный дворец.
В течение нескольких дней по улицам города были устроены заграждения из тонких жердей[147], и узбеки, [боясь городского населения], дрожали от страха, как древесные листья, и никто из них не мог прямо смотреть в лицо горожан.
На другой день, когда занялась утренняя заря и свет звезд сменился светом дня, когда темнота исчезла из-под голубого купола неба, /117 а/ народ толпами устремился с четырех сторон на Регистан посмотреть [на следы происшедшего за ночь]. [Видя] везде валявшиеся на земле трупы врагов, население воссылало молитвы за государя, желая ему счастливых дней. В этот же день удостоились высочайшей аудиенции Ходжа Кули-бий диванбеги, Хаким-бий парваначи, Кутлук парваначи, Ходжим Яр дадха, Мухаммед Яр парваначи кераит, Ходжим Яр дадха дурман и все эмиры. [Все они] засвидетельствовали [его величеству хану] свои чувства преданности. Его величество изволил милостиво сказать: «Мятеж сего народа вышел из границ».
Все [присутствовавшие] вознесли молитву за его величество хана. Ходжа Кули-бий диванбеги потребовал себе звания и должность аталыка. А этот Ходжа Кули был человеком, который по богатству в узбекском государстве уподобился [библейскому] Каруну; он имел тот недостаток, что язык и сердце у него расходились между собой, и был он большой плут, вследствие чего народ не питал к нему [никакого] доверия. Когда /117 б/ он получил должность аталыка, то Баки мирахуру, одному из верных рабов его величества, в свое время заключившему с ним условие, перепоручили должность кушбеги. Этот Баки кушбеги был поклонником наслаждений и в общении с народом не находил [никакого] удовольствия. [Поэтому] он поручил [фактическое исполнение своей] славной должности Авез Баки хаджи раису[148], чтобы он [за него] общался с узбеками. «То, что будет, он мне скажет, а я доведу это до благословенного слуха его величества», — [говорил этот кушбеги]. Говорят, что из племени катаган никто не достиг должности аталыка, кроме Ходжа Кули-бия, но аталычество его было не больше восьми дней. Ни'матулла диванбеги найман и Абдулла хаджи кушбеги[149], долгое время бывшие вдали от совершенной красоты его величества хана, проводили теперь свою жизнь в Карши. Услыхав [о вышеизложенном] событии (в столице], они поспешили туда облобызать [высочайшие] стопы ног. Так как Ходжа Кули-бий питал чрезвычайную неприязнь к Ни'матулле, то с ним и все население города, выйдя на войну против [подъезжавших диванбеги и кушбеги], остановилось в Фатхабаде[150] при пересечении дорог. Его величество, стремени которого сопутствует Луна, по своему благосклонному отношению /118 а/ к Ни'матулле и Абдулле кушбеги, тайно отправил им милостивое письмо, [в котором извещал, что] в данный момент они должны сделать, авось теперь настанет время им свидеться, пусть лишь несколько дней обождут. В соответствии с этим милостивым ханским письмом они немедля вернулись в Несеф (Карши). Однако группа объединившихся вместе лиц, вроде Багрин бакаула, Абулкасима курчи и других, которым нужно было свалить Ходжа Кули-бия, ибо ввиду его двуличия и его сговора с [мятежным] Ибрагимом они ему не доверяли, на тайной аудиенции сообщила [о всем этом] его величеству и было решено этого лицемера уничтожить. Для осуществления этого был избран такой план: [Ходжа Кули-бия] следует пригласить якобы на совещание в Зеркальный зал, где его будет ожидать группа вооруженных людей, которая его прикончит. И еще подвергли обсуждению поведение Ходжим Яр дадхи сарая, тоже бывшего другом Ибрагима; несколько раз посылая к нему человека, узнали, что он не прекратил дружбы с врагами; /118 б/ его также решили убить. Об этом совещании узнал Хаким-[бий] парваначи, мангыт и, объединившись с главарями махрамов, вроде Ходжа Инсафа, Ходжа Ульфета, Баки-бия кушбеги, и мехтером Ходжа Кули-бием, рассказал им [об этом тайном совете у хана]. Большинство выразило сожаление по поводу судьбы, [ожидающей] Ходжа Кули-бия, ибо поистине он был хорошим человеком, любившим порядок, служившим украшением [всего] города и блестяще содержавшим охотничьих птиц; его дары и милости были всеобщими.
141
Гора Демавенд — высочайшая горная точка Ирана (5900 м), у подножия которой расположена столица государства Тегеран.
142
Джуйбар — район в г. Бухаре к западу от арка, занимал шестнадцать кварталов (гузаров) и был населен так называемыми «джуйбарскими ходжами», потомками Ходжа Ислама (XVI в.) и предшествовавших ему шейхов. Джуйбарские ходжи играли большую роль в жизни Бухары.
144
После этого почти целая строчка смазана влажным пальцем, почему и дальнейший текст до точки непонятен.
145
На Востоке, в частности в Средней Азии, когда хотели кого-либо публично убить (не по приговору судьи, санкционированному ханом), с того стаскивали платье и голого приканчивали. Последним по времени такое убийство было в 1917 г. хивинского министра Мад Вафы. Возмущенные туркмены привели его к небезызвестному мятежнику Джунаид-хану, раздели его и совершенно голого зарезали на глазах Джунаида.
146
У подножия Большого минарета (Манор-и Калон), как это видно из «Ханского подарка» Мухаммед Вафа Керминги, находился дом родоначальника мангытской династии упоминаемого здесь Хаким-бия парваначи. Мир-Араб — одно из самых больших в Бухаре медресе — находится также подле Большого минарета. Весь квартал, где находится этот минарет, носил всегда название «Гузар-и Тахт-и Манар», т, е. «Квартал под Минаретом».
147
Выражение в тексте *** в бухарском обиходе означало следующее. Во время смут и войн, когда столице или городу вообще угрожали беспорядки и вторжение неприятелей, по ширине улиц на известном расстоянии друг от друга врывались столбы друг против друга, и на них клалась жердь; по сторонам ее (у каждого столба) ставились вооруженные люди. Пешие горожане могли идти улицей, нагибаясь под жердями, но для конных и арб движение было невозможно. Этим исключалась возможность проезда по улицам конных неприятельских отрядов и патрулей.
148
Здесь, очевидно, разумеется тот бухарский цензор нравов и мер веса и длины, который в славе и величии медленно проезжал по улицам и базарам в сопровождении слуг с палками, проверял правильность весов и аршин у торговцев, испытывал встречавшихся в знании молитв, в мечетях устраивал перекличку прихожан и виновных в обвесе и в обмере, в незнании молитв и т. п. тут же наказывал палками; обычный титул такого цензора был ишан-раис.
149
Оба эти лица, как упомянуто выше, играли большую роль в последние годы правления Убайдулла-хана и в первое время по восшествии на престол Абулфейз-хана.
150
Фатхабад, расположенный километрах в полутора к востоку от г. Бухары, славился мазаром шейха Сайфуддина Бахарзи (ум. в 658/1258 — 1259 г.), куда бухарские ханы и эмиры выезжали на поклонение сейчас же после поднятия их на белом войлоке, символизировавшем провозглашение и утверждение их в ханском или эмирском достоинстве.