Когда «опора эмиров» [Хаким-бий аталык] и другие воины увидели подобную отвагу [Абдуллы кушбеги], то они, [воодушевившись ею], бросились на приступ крепости. [Но] так как та крепость была очень сильною, то ее взятие оказалось делом весьма трудным. Старые воины и рассудительные [герои] тысячью, криков и воплей вернули обратно [Абдуллу] кушбеги и «опору эмиров» [Хаким-бий аталыка]. Когда все уселись в ставке эмиров, последовал приказ кушбеги мулозимам и наукарам, чтобы они открыли гостиницу милостей и доставили, прочим войскам вкусные и жирные кушанья вместе с кормом для лошадей. Хаджи Фаттах диванбеги и другие мулозимы во исполнение этого приказания долю каждого причастного к [сему] столу милостей составили из гранатов, сластей, сладкого сиропа и шербета. /63 б/ Подобно весенним облакам, удовлетворяющим каплями дождя растения и листы дерев, они одаряли [военных] разноцветными парчовыми, раззолоченными халатами. И столько раздали подарков рядовым военным и начальствующим лицам, что когда вести об этом последовательно дошли до высочайшего слуха [Абулфейз-хана], он не пожалел своих царственных милостей для эмиров, а особенно для [Абдуллы] кушбеги. Действительно, в этом походе кушбеги проявил [огромную] преданность [престолу] и самоотверженность, и некоторые люди, которые по [своей] недоспелости вскипели, подобно котлу, [от зависти к нему] и подобно ложному позыву к еде заленились [в своей] недопеченности, теперь замолчали.
Известно, как хорошо сказали умудренные годами старцы и умные люди — [эта квинтэссенция человечества] —
В то время, когда кушбеги находился при осаде [крепости] Узулушкент, [произошло следующее событие]. У него был сын, весьма совершенных качеств и необыкновенно красивый, как полная Луна. /64 а/ Ему едва исполнилось восемнадцать лет, и он только что вступил в девятнадцатую весну своей жизни. Он был [стройным] кипарисом в прекрасном цветнике и распустившеюся розою в саду молодости. И совершенно неожиданно под влиянием дурного глаза [жестокой] судьбы ему причинился вред в голову и туловище, плотник-судьба положила пилу небытия на ветвь его существования и он унес одежды сего преходящего мира на станцию мира вечности.
Пишущий эти строки, ничтожный автор, составил такую хронограмму на смерть этого юноши —
Однако известие о смерти сына не уменьшило преданности [престолу со стороны Абдуллы кушбеги]. Произнося коранский стих: «Подлинно мы принадлежим Аллаху и к нему возвратимся»[209], он горько заплакал, тем не менее сохранил твердость духа и стойкость. О Аллах, Аллах, никогда ни один человек не проявил такой самоотверженности и такого искреннего расположения [престолу], как кушбеги! По приказанию сопутствуемого Луною государя и по благожелательному мнению великого ходжи и великого мехтера были оказаны разные милости [войскам, бывшим под Узулушкентом], и осада крепости продолжалась. Бухарские войска перерезали дорогу на Кермине, так что никто не мог добраться до осажденного в Узулушкенте Таши калмыка. Крепость эту осаждали уже двадцать пять дней. /65 б/ Когда положение Таши калмыка стало безвыходным, он в одну из ночей с 10 — 15 людьми бежал из крепости, перебрался вплавь через реку [Зарафшан] и направился в Кермине. Узулушкент был взят, и бухарцы предали все в нем потоку и разграблению, несмотря на приказание его величества, сопровождаемого при стремени Луною, чтобы никто не смел трогать тамошнее население. [Хаким-бий] аталык и [Абдулла] кушбеги тоже были недовольны [такими действиями войска], однако мародерам это не понравилось и потому они разграбили все вещи и все имущество населения. Через 15 — 20 дней после овладения крепостью великие эмиры и бухарские войска отправились против Хазора. Эта крепость была весьма сильною, так что ты, — хвала Аллаху! — сказал бы, что верх ее стен касался неба, а ее крепостные зубцы своими верхушками были наравне с короной двух звезд Малой Медведицы[210]. /66 а/ Глаза звезд через бойницы крепости[211] были видны, как глаза сторожей. Население ее никогда не могло заснуть от грохота вращающихся [над нею] небес[212]. До такой степени она была сильно укреплена, что превышала укрепление Харумана и стены Александра [Македонского][213], которые перед нею казались крепостями солончаковыми и их укрепления перед ее твердынями были [просто] руинами.
206
Так, по-видимому, звали сына Абдуллы кушбеги, которому посвящено настоящее стихотворение.
207
По воззрению восточных поэтов, содержание земной жизни человека определяется термином «пять дней»; для отошедшего в вечность юноши прожитая им жизнь (детство и юность) нашим автором уподобляется двухдневному существованию.
208
В оригинале — дил-михнатгар (аст), это выражение в числовом отношении дает цифру 1132, т. е. год хиджры, соответствующий 1719 — 1720 г, н. э.
210
В тексте Фаркадан — две звезды Малой Медведицы близ зенита, которыми руководствовались при путешествиях, особенно в пустынных и степных местностях.
212
Автор хочет этим сказать, насколько высока была крепость (что население ее не могло спать от грохота вращающейся над ним вселенной).
213
Две известных в восточных сказаниях крепости: одна на границе с Египтом, другая — в Азии, построенная Александром для ограждения мира от многочисленных и ужасных народов Яджудж и Маджудж (библейские Гог и Магог).